Архив

№ 01-02 (118) - 2012 ТЕМА НОМЕРА: В папку президента

Про ПРО и прочие проблемы

У нас в гостях генерал-лейтенант Анатолий Васильевич СОКОЛОВ. Вся его жизнь тесно связана с Вооруженными Силами, и прежде всего с войсками РКО. В них он начинал службу после окончания военного училища. По гарнизонам Сибири и Средней Азии кочевала его семья. В этих войсках он вырос до командующего отдельной армией ПРН особого назначения, став четвертым командующим за всю историю системы предупреждения о ракетном нападении. В 1998 г. из-за несогласия с проводимыми мероприятиями по фактической ликвидации структур РКО он написал рапорт об увольнении. Анатолий Васильевич не оставляет без внимания судьбу родных для него войск. О проблемах РКО, состоянии боеготовности и кадровом обеспечении прежде «закрытых» частей идет наш разговор.

– Какова реальная ситуация сегодня в ВКО и системе РКО?

– Я бы хотел начать с воздушно­космической обороны. Задача по созданию воздушно­космической обороны была поставлена еще в 1993 г. Указом Президента РФ. Но дальше дело не пошло. Я являюсь членом вневедомственного экспертного совета по воздушно­космической обороне. Мы, члены совета, обращались в Генеральный штаб, к министру обороны, в Совет безопасности с письмами о том, что систему противовоздушной обороны, или в новой трансформации – систему ВКО, надо реально создать. Войска ПВО организационно влились в ВВС, в руководстве главкомата ВВС не было даже заместителя главкома по ПВО. Бесхозные по сути были и зенитно­ракетные войска, и радиотехнические войска, и истребительная авиация. Ведь они ранее замыкались на соответствующие структуры в главкомате войск ПВО. А после попадания в ВВС восторжествовал принцип «своя рубаха ближе к телу», ПВО отошли на второй план. Вот что произошло. И все реорганизации происходили по принципу сокращения. Какие объекты должны прикрываться? Кем это должно осуществляться? Ничего этого не было. При слиянии ПВО и ВВС не учли, во­первых, что роль и место ­войск ПВО, особенно в начальный период войны (что подтвердили происшедшие события на Балканском полуострове, в последующем – и в Ливии), резко возросли; во­вторых, слепо копируя структуру ВС США, не приняли во внимание колоссальные размеры территории нашей страны, когда боевыми действиями разнородных по своему составу и задачам войск пришлось бы руководить в сложных природно­климатических условиях и оторванности от крупных баз и населенных пунктов. Получилась неразбериха. А ведь каждый должен заниматься своим делом – тогда легче и оперативнее организовать взаимодействие в условиях боевых действий.
Особо остановлюсь на численности сегодняшних Вооруженных Сил. ­Почему один миллион? Мне неизвестны истинные мотивы, которыми руководствовался министр обороны, докладывая и обосновывая руководству страны эту численность. Скорее всего, она придумана была из­за своей красоты и озвучена. Из чего должны исходить для определения численности Вооруженных Сил? Из степени угрозы, того, на каких направлениях и что нам противостоит, каков потенциальный противник. Если мы решаем задачу обеспечения государственного суверенитета, т.е. чтобы Россия осталась страной, которая есть сейчас, в своих границах, то мы должны на соответствующих направлениях создавать группировки войск, которые парировали бы возможную угрозу на том или ином направлении. Отсюда и численность средств по видам и родам войск, количество личного состава для обслуживания техники, обеспечения боевого применения… Не сомневаюсь, у нас вышло бы миллионов пять… Совет безопасности, экономисты парируют: много, экономика страны не выдержит. Давайте урезать, смотреть, где менее опасно, а где более, где сейчас возникла угроза, а где она может появиться через 10 лет. И в результате выйти, допустим, на два миллиона. И если экономика не потянет и такие Вооруженные Силы, то, снова где­то уменьшая, где­то урезая, мы вышли бы, к примеру, на 1 миллион 132 тысячи 12 человек. Но когда на повестке дня этакий кругленький «один миллион», у меня, как и у большинства людей, знакомых с Вооруженными Силами не понаслышке, это вызывает просто сомнение, потому что интересы безопасности государства в данном случае не обеспечиваются, исходя из такого умозрительного подхода. Достаточна ли эта цифра для России с ее колоссальным пространственным размахом? С наличием в составе Вооруженных Сил таких необходимых составляющих, как ВВС, ПВО, ВМФ, РВСН, СВ и т.д.? Крошечная Швейцария сегодня располагает армией в 120 тыс. человек. Где Швейцария на карте, и где Россия? И теперь оцените возможные угрозы… Сравните сами. В основе всего произошедшего – перехода на бригадное звено – на мой взгляд, лежала борьба за уменьшение численности «ненавистных» генералов. И началось все с ликвидации дивизий, где командиром испокон веков был генерал­майор. Эта была первичная генеральская должность (сейчас командир Президентского полка – генерал­майор). Прошедшие структурные изменения ликвидировали социальный лифт. У военного человека забрали­«украли» важнейшую составляющую его жизни – карьерный рост. В моем бывшем объединении осталась одна генеральская должность на несколько тысяч офицеров. Может получиться так, как в ходившем в свое время анекдоте о техниках ВВС, где, как известно, основная категория была – старший лейтенант. Так вот, одному из них при увольнении в запас в сорокалетнем возрасте написали в характеристике: «Склонен к карьеризму». И если там, наверху, думают, что «добавка» и в целом величина денежного содержания решила все вопросы – то они ошибаются. Люди происшедшее увеличение денежного содержания восприняли как запоздалую плату за их прежнее унижение и нищенское существование. Кстати, сегодня сложился разрыв в разы между окладами и пенсиями войсковых и «придворных» офицеров и генералов. Настоящим офицерам, выполняющим самоотверженно воинский долг, нужны престиж службы, осознания необходимости ратного труда для защиты суверенности своего государства, а не защиты шкурных интересов олигархов, видеть и понимать, что ты нужен народу, Родине, что в тебе не сомневаются. Когда ты горд по­настоящему своей профессией, когда ты ощущаешь поддержку руководства страны, народа, когда Вооруженными Силами руководят авторитетные и компетентные люди... Тогда можно решать любые по сложности задачи.

– Как складывалась «пореформенная» судьба войск ПВО?

– Войска ПВО как вид Вооруженных Сил были ликвидированы, но этому предшествовало следующее: моя бывшая армия, которая входила в состав войск ПВО, была передана РВСН. Армия РКО – уникальное объединение, которое было выпестовано в ПВО, оснащалась, выделялись колоссальные средства на создание дорогостоящей автоматической системы. В результате лоббистских усилий тогдашнего руководства МО, РВСН пошли на сделку со своей совестью, запустив мифические цифры, что при слиянии РКО с ракетными войсками увеличится их боевой потенциал на 20%. При этом никто никого не спросил и не посчитал. На самом деле был нанесен колоссальный ущерб, прежде всего в организационном плане. Вырвав РКО из состава ПВО, фактически уничтожили ПВО страны как вид Вооруженных Сил. Потом одумались: неправильно, нечего им там делать. Оказалось, что надо снова «вырвать» войска РКО, теперь уже из РВСН – и, как следствие, перестали существовать РВСН как вид Вооруженных Сил. Теперь космические войска берутся управлять этой структурой, заниматься ее материально­техническим обеспечением, заказами вооружения, не имея при этом ни специалистов, ни командного пункта. Они не управляют, а просто руководят, отдают ценные указания… А создать органы управления не смогут никогда – это дорогостоящая вещь. Просто меняется оргструктура, где находятся люди, которые хотят обеспечить свое безбедное существование, быть при деле. Это основное. Обращались к президенту, премьеру, начальнику Генерального штаба, мы предлагали создать структуру, которая работала бы не только как система вооружения, но и как организационно­штатная структура с руководителем, который бы нес единолично ответственность за выполнение поставленных боевых задач. Создали ПВО в виде ВКО, но создали не в полном виде, не ту, которую хотелось бы видеть каждому, кто служил в этих войсках. До сих пор четко не определен порядок выполнения задач теми средствами, которые находятся под командованием командующих округами. Теперь командующий воздушно­космической обороны при отдании приказа тем, кто несет дежурство на Дальнем Востоке, в Сибири, может столкнуться с ­амбициями второй ветви вертикали (все силы и средства находятся у командующего соответствующим округом).
Вот то, что сейчас сделано. И если это прообраз будущего, то прообраз плохой, поскольку до конца не учитываются возможности взаимодействия с ПВО сухопутных войск. Непонятно, как будет сейчас использоваться истребительная авиация. То, что делается – это просто эксперимент, научно не обоснованный, «экспериментаторы» идут методом проб и ошибок: получилось – хорошо, не получилось – ладно. А концепции, проработанной с помощью научно­исследовательских организаций и научного подхода, – нет. Мы это уже проходили при начальнике Генштаба Огаркове, когда войска ПВО приграничных округов передали в сухопутные войска, и там не знали, что с ними делать. Что такое техника ПВО сухопутных войск: они круглосуточное дежурство не могут нести, потому что техника «в броне», постоянно эксплуатироваться не может, большой расход ресурсов. Для этого и создавались комплексы, которые обеспечивали бы круглосуточную работу экипажей, боевых расчетов для выполнения задач по воздушно­космической обороне.
Теперь что касается армии РКО и противоракетной обороны. Очень жаль, что о ПРО говорят только политики. Редко и мало, да и неполно освещается деятельность конструкторов и тех, кто сейчас эксплуатируют эту технику. Ведь у нас уникальнейшая система ПРО. Американцы так и не смогли создать подобное: у них были аналогичные системы, но они не смогли их довести до такого состояния, в котором находится наша противоракетная оборона. А сейчас части готовы, проведя необходимые подготовительные мероприятия, решать возложенную на них задачу с высочайшей степенью достоверности и применительно к тем характеристикам, которые были заданы. Будет выполнено все, что на нее возложено. Но об этом не говорят, будто бы ее не существует. А система действует. Люди эксплуатируют технику, которая ломается, они ее восстанавливают – все это есть. Особо хочу сказать, что решение ликвидировать объединение РКО, а дивизию противоракетной обороны вырвать из армии РКО и передать структурным подразделениям ВКО принято непонятно для чего. Ведь вся система ракетно­космической обороны работала по одному циклу и по одному алгоритму. А просто так вырвать и передать, оставляя все информационные связи в составе РКО – это все равно что «душа» осталась там, а «тело» в виде начальника и людей перенесли в другую структуру. Разорвали тело и душу.
Хочу сказать, что куда бы РКО организационно ни входила, она работает на высшее военно­политическое руководство страны. Те, кто раньше руководили РКО, они поняли роль и место РКО. А кто сейчас руководит, должны знать, что они не над войсками, а при них.

– Понимают ли во власти происходящее?

– Сейчас пытаются найти пути выхода из сложившейся ситуации. Никто не знает что делать: научно обоснованной концепции не было, а решение­то было принято… Я думаю, что ВКО такой, какой была ПВО страны, уже вряд ли будет, потому что тогда совершенно другие были подходы, нежели сейчас, другие производственные ресурсы предприятий оборонной промышленности. И ­руководство Вооруженных Сил СССР занимало позицию, как мы считаем, правильную, потому что большинство из них прошло Великую Отечественную войну. Они на своей шкуре все это испытали, и для них главное было – «а если завтра война?». Поэтому они и в мирное время прилагали все усилия для того, чтобы держать технику, людей, страну к готовности отражения возможного нападения.
Хочу заметить, что у действующих объектов РКО потенциал надежности был предусмотрен такой, что объектам уже скоро 50 лет (прекращено производство всех блоков, ячеек), но они работают. Здесь две причины: колоссальный резерв по надежности, многократное резервирование аппаратуры и высочайший уровень подготовки людей, эксплуатирующих технику, преданность своему делу. Люди любят свою службу, любят технику. Поэтому всё еще работает. Приведу такой пример отношения людей к содержанию техники. В свое время работала комиссия ОБСЕ в Скрунде – военном городке в Латвии. Был такой случай, когда до вывода и отключения станции осталось полтора месяца. Прибыла комиссия на объект в тот момент, когда проводились регламентные работы. Члены комиссии были поражены: засучив рукава, все трудятся, настраивают технику и устраняют неисправности. Полностью боеготовый объект находился и внешне в идеальном состоянии: чистота, блеск и порядок. Люди до последнего работали. Сейчас много проблем, прорабатываются вахтовые методы несения боевого дежурства. При мне проводились не то чтобы эксперименты, а мы вынуждены были это делать, когда уехало большое количество офицеров­украинцев и некому было эксплуатировать оборудование. Приходилось откомандировывать офицеров из Балхаша, Иркутска, Мурманска, Печоры по специальностям, которые могли бы быть замещены. Поставленные боевые задачи выполнялись. Я думаю, что система предупреждения будет работать, проблем тут существенных никаких нет. Руководство страны уделяет внимание этому вопросу. Кстати, недавно посетившие наши объекты руководители вооруженных сил, входящих в НАТО, увидев идеальное состояние боевой техники, высокий профессионализм, уезжали мрачные... Это ли не признание нашей мощи!
Оборудование имеет большой потенциал по модернизации – это очевидно. Но всё стареет, как и мы. Отсюда новые задачи, да и новые возможности. Разрабатываются станции нового поколения, созданные по технологии высокой заводской готовности (ВЗГ). Особо хотел бы выделить потенциал российской промышленности, и прежде всего НИИДАР во главе с генеральным конструктором Сергеем Дмитриевичем Сапрыкиным. Здесь трудятся люди талантливые и самоотверженные, они и создают новые станции, работая на будущее. Самое главное преимущество этих станций – в малой энергоемкости. Станция в Печоре, например, работающая на полную мощность, потребляет электроэнергии больше, чем город со 150 тыс. населения. Колоссальные финансовые затраты у  Министерства обороны на эксплуатацию этих объектов, тем более за рубежом… Поэтому принято решение: в первую очередь построить новые взамен тех, что находятся за границей (это станции в Балхаше и Габале), объект в Армавире. Что касается станций на Украине, то они сегодня входят в Национально­космическое агентство Украины. Задачу не выполняют, там антенны начали рушиться, и поэтому, мне думается, они в ближайшее время будут закрыты.

– Что сегодня с кадрами для ПРО и ПРН?

­– Ну, во­первых, значительно уменьшили количество военнослужащих. Была надежда, что на должности кинутся все безработные, имеющие соответствующее образование, чтобы нести боевое дежурство. Условия очень сложные. Все воинские части находятся в отдаленных районах. Для несения дежурства, как правило, без права покидания боевого поста, гражданских специалистов не нашлось. Опять же: хотели как лучше – получилось как всегда. Решили перевести на аутсорсинг обслуживание частей, но людей, которые бы занимались этим делом в наших удаленных гарнизонах, таких как Мурманск, Балхаш, Комсомольск­на­Амуре, когда ближайший населенный пункт порой в сотне километров, не нашлось. Кто поедет туда? Местное население будет организовывать питание? Нет. Наших туда командировать? Сейчас нельзя. Раньше можно было по окончании училища или института в принудительно­добровольном порядке направить. Сейчас – нет. И опять все это легло на плечи командиров и солдат, которых стало значительно меньше. Опять они и картошку чистят, и снег убирают, и сантехнику, и канализационную систему обслуживают. Все осталось на плечах военнослужащих, до конца не было доведено принятое решение. Я уже не говорю по заданному вами вопросу о подготовке офицерских кадров. Раньше готовили офицеров для войск ракетно­космической обороны Минское высшее зенитно­ракетное училище, где был инженерный факультет, который готовил специалистов для РКО; КВИРТУ, очень известный вуз в Киеве, готовивший специалистов в том числе и для РКО; Житомирское ВИЗРЭУ, которое готовило тех, кто эксплуатировал аппаратуру; Харьковская радиотехническая академия (ВИРТА им. Говорова), где был также и факультет высшего руководящего инженерного состава; в Твери в Академии ПВО был факультет ракетно­космической обороны; Пушкинское ВУРЭ готовило специалистов для обслуживания ЭВМ и инженерного комплекса; «Бауманка» направляла математиков­программистов; давал специалистов МАИ. Я назвал только тех, кто были связаны с радиоэлектроникой, не говорю уже о том, что специалисты и инженерных войск, химики, связисты тоже готовились в соответствующих учебных заведениях. Затем вместо Житомирского училища развернули на базе курсов в Кубинке училище, «заткнули дырку», создав учебную базу, затратив колоссальные средства, привезли туда технику, преподавательский состав приглашали из других вузов. Сейчас получилось так: не знаю, кому эта территория приглянулась, но там был и директор департамента образования Министерства обороны, и министр обороны. Финал – училища нет, с прошлого года оно приказало долго жить. Курсантов перебросили в Пушкин. Самого Пушкинского училища теперь уже нет – это филиал академии им. Можайского. И очень много странностей в системе подготовки, особенно командных кадров. Конкретный пример Академии ПВО им. Маршала Советского Союза Жукова, которую я заканчивал. Ее преобразовали в Военную академию воздушно­космической обороны. Там преподавали специалисты высочайшего класса, ученые, думающие о будущем характере возможной войны в космосе… В итоге, создав войска ВКО, принимается решение: Академию ВКО закрыть. И уже надо ее перебазировать в Санкт­Петербург. ­Недавно побывав в академии в Твери, я могу сравнить свои впечатления с посещением кладбища: тишина, учебный процесс идет, но слушателей практически нет. У всех в глазах пустота, а в душе – уныние. Не знаю, куда все это идет… В военных вузах уже нет генералов, а в некогда знаменитых суворовских училищах – и преподавателей­военнослужащтих.

– В гражданской жизни зачастую принято во всем «винить Чубайса», а в военной «виновника торжества» тоже долго не ищут…

– То, что творится с системой образования и военной наукой, многие относят на счет некомпетентного и не готового к решению этих задач министра обороны Сердюкова. Но всем здравомыслящим людям понятно – когда затрагиваются такие вопросы, как изменение структуры Вооруженных Сил, мобилизационной подготовки не только Вооруженных Сил, но и государства, подготовки офицерских кадров, оснащения армии и флота техникой и т.д., это не входит в компетенцию министра обороны.
Складывающаяся международная обстановка подсказывает: мир далеко не спокоен. Это понятно даже обывателю, время от времени включающему телевизор. А у нас по­прежнему тянут нефте­ и газопроводы на Запад и ­Восток, по­прежнему вывозится многое за границу… Складывается впечатление, что руководство недостаточно уделяет внимание Вооруженным Силам. А для того чтобы люди понимали, что армию не забыли, обещают к 2020 г. перевооружить и обновить, и обещают еще со времен министра Грачева.
Возвращаясь к военному образованию, резонно задать вопрос: почему только вузы Министерства обороны выводятся из Москвы и крупных городов? Почему это не коснулось МВД, МЧС, ФСБ? Эй, вы там, наверху! Очнитесь! Почему нет отчетов Счетной палаты, других контролирующих органов, куда уходит проданная собственность ­Министерства обороны, в чьи руки? Куда делись привлекательные для хапуг трофеи, вывезенные из Германии, десятилетиями находившиеся в распоряжении «проворовавшихся генералов»? Что на месте бывшей приемной министра обороны, где в годы войны располагалась Ставка Верховного главнокомандующего? И таких вопросов у наших граждан немало. По всей видимости, новые управленцы, пришедшие из налоговых органов вслед за своим начальником, сломав устои Вооруженных Сил, поняли, что создать новое не могут, нет научно обоснованной концепции Вооруженных Сил, нет знаний, опыта. Нет подготовленных людей. Теперь, зачистив всё и всех вокруг себя от тех, кто мог возразить, эти управленцы стали якобы значимыми и якобы все знающими…
Но надо отдать должное министру обороны: он, по­видимому, наладил по­новому систему финансирования ВС. Пусть бы и занимался этим. Но зачем лезть в вопросы, связанные с военной доктриной, структурой, подготовкой ВС к войне?

– Кто же будет служить? Где и как мы будем готовить офицеров, в том числе и для новых объектов?

– Ситуация печальна: в прошлом году набрали 20 курсантов для подготовки в системе РКО, а раньше было в разы больше. В прошлом году мы были на занятиях, которые проводились на базе бригады связи здесь, в Подмосковье. Сложнейшая боевая техника – но нет специалистов, которые будут эксплуатировать ее, нет людей, которые смогут пользоваться этой техникой. Промышленность работает, она создаст новые изделия. А командный состав? Практически негде проходить обучение. Ликвидированы курсы «Выстрел», что вообще за гранью понимания. А ведь курсы «Выстрел» – это полевая академия, которую прошли тысячи наших командиров, прежде всего Сухопутных войск. Взамен нет ничего. Видно, земля приглянулась здесь: хорошее голубое озеро, прекрасный лес, Москва в 40 километрах, и рыбку можно, и зверье развести, что, по­моему, и сделали. Если бы сделали что­то в другом месте – пожалуйста, наша страна большая. Но этого нет. А Академия Генерального штаба во что превратилась? Но больше меня тревожит свое, близкое: пусть не трогают академию воздушно­космической обороны. Пока она осталась, но в этом году по ней должны принять окончательное решение. Жалко, что все это происходит в момент, когда усложняется ситуация, когда страна наша превратилась в своего рода сырьевой придаток. А ведь всем понятно, что борьба за природные ресурсы только начинается, к примеру, в Арктике… Раньше нашей огромности, как говорил Александр III, все боялись, а сейчас территория страны становится этакой «большой вкусной конфетой».
Так что войска противовоздушной обороны, где мы служили, пока не созданы, их нет в том виде, чтобы обеспечить решения поставленных задач. Вроде бы полномочия есть, а средства и люди… На это потребуется время. Не дай Бог, чтобы проводя очередные разборы полетов после возможных войн и военных конфликтов, стали бы искать крайних в постигших неудачах или хуже того – поражениях.