Архив

№ 07-08 (115) - 2011 ТЕМА НОМЕРА: Транспорт России

СЕРДЦЕ НА ЛАДОНИ

12 октября многочисленный коллектив работников Научного центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева отмечает юбилей – свое 55-летие. Нет сомнений, что медиков ведущего в стране и мире центра хирургии сердца и сосудов в этот день вспомнят благодарным, добрым, искренним, теплым словом и поздравят тысячи и тысячи их пациентов из разных уголков России.
17 лет возглавляет это уникальное медицинское учреждение Лео Антонович Бокерия.

…Москва, Рублевское шоссе, 135. Это адрес Бакулевского центра, в котором и находится кабинет академика РАМН, директора НЦ ССХ Л.А. Бокерия. «Дом сердца» – большими красивыми буквами выведено на фронтоне главного корпуса Бакулевки, занимающей целый квартал.
Не могла удержаться, чтобы, войдя в кабинет Бокерия, искренне не воскликнуть: «Да ведь это не просто «Дом сердца», это «Город сердца»!
– Ну что ж, – мягко улыбнулся Лео Антонович. – Кстати, вы – не первый человек, который, попав к нам на Рублевку, произносит подобные слова. Владимир Иванович Бураковский, мой учитель, действительно создавал центр как главное сердечно-сосудистое научно-медицинское учреждение страны. К сожалению, до этого знаменательного дня не дожил.

Этапы большого пути

«Основные направления научной деятельности Л.А. Бокерия: хирургия аритмий и ишемической болезни сердца, врожденных и приобретенных пороков сердца, терминальной сердечной недостаточности, гипербарическая оксигенация, малоинвазивная хирургия сердца, применение лазера при операциях на сердце, использование компьютеров в хирургии и математическое моделирование, моделирование патологии сердечно-сосудистой системы в эксперименте, целевое планирование и методология науки». («Википедия»)

– Лео Антонович, какие разделы определяют научно-производственную деятельность вашего центра?

– Наша научно-производственная деятельность распределяется по следующим разделам. Во-первых, это общие вопросы сердечно-сосудистой хирургии. Сюда входит обеспечение безопасности операций на сердце – анестезия, искусственное кровообращение, разработка новых клапанов, сосудов и т.д., то есть все то, что относится к сосудистой хирургии, ко всем ее разделам. К тому же у нас традиционно, с самого основания еще института грудной хирургии АМН СССР (1956), приоритетным направлением были и остаются врожденные пороки сердца. Сегодня в центре работают 7 отделений, из них 3 занимаются проблемами детей в возрасте до одного года, то есть новорожденными и детишками первых месяцев жизни.

– Их заболевания вы называете критическими пороками периода новорожденности?

– Да. Так оно и есть. Ведь 35% детей с врожденным пороком сердца, если им вовремя не оказана помощь, умирают в первый месяц жизни. Еще 36% погибают в течение последующих 11 месяцев. Поэтому мы очень сосредоточенно и вдумчиво работаем с подобными детьми.

– Слышала, что одним из ваших достижений является то, что в Бакулевке ВПЕРВЫЕ В МИРОВОЙ ПРАКТИКЕ было открыто отделение легочной гипертензии. Если обратиться к простым, понятным каждому примерам, что это означает?

– Отделение легочной гипертензии мы открыли более 10 лет назад. До нас такого в мировой практике не было. Ну давайте разберемся на простых примерах. Ребенок родился с пороком сердца. Известно, что некоторые пороки приводят к тяжелому изменению в легких. В ряде центров боятся оперировать таких детей, и судьба этих малышей становится неблагоприятной. Ведь процесс развития легочной гипертензии продолжается из-за имеющегося у маленького пациента порока сердца.
В других центрах, наоборот, несмотря на наличие неизлечимой легочной гипертензии делают операцию. А его уже нельзя оперировать, и, естественно, он умирает. Это я говорю о врожденных пороках сердца.
Так вот отделение легочной гипертензии – это жизненно необходимое в нашей работе подразделение, благодаря которому были спасены сотни пациентов.
Второй традиционный раздел у нас – это приобретенные пороки сердца. Как правило, здесь мы имеем дело с взрослыми людьми, но встречается немало и детей, у которых поражены клапаны сердца. Причина, как правило, одна – в основном ревматизм, который все еще существует на территории нашей страны. Хотя есть и другие всякие дегенеративные причины.

– Давайте вернемся к следующему разделу вашей, как вы ее назвали, научно-производственной деятельности. Это жизнеугрожающая аритмия сердца. Вы ведь и в этой области тоже являетесь пионерами?

– Да, соглашаюсь с этим, так и есть. У нас в этой проблеме работает ряд очень известных, по-настоящему интересных, творческих специалистов. За работу по аритмиям сердца мы еще в 1986 г. получили Государственную премию СССР.

– А ишемическая болезнь сердца – тоже постоянная забота вашего центра?

– Это большой раздел нашей деятельности. Создано несколько отделений, которые преимущественно сконцентрированы на Ленинском проспекте в составе Института коронарной и сосудистой хирургии. Здесь делается большой объем коронарных операций. Ведь ишемическая болезнь сердца – коронарная болезнь – до сих пор является причиной смерти у 36% россиян. С сосудистыми больными мы работаем и на Ленинском проспекте, и здесь, на Рублевке.

– Лео Антонович, часто ли к вам попадают больные, которые помимо сердечно-сосудистых проблем имеют и другие, столь же опасные недуги?

– Да, такие случаи нередки. Именно для таких больных мы создали отделение интерактивной патологии. Больные с ишемической болезнью сердца и сахарным диабетом в тяжелой форме, что сильно осложняет течение их болезни, – наиболее частые пациенты этого отделения. Или, скажем, больные раком и ишемической болезнью сердца. Мы активно разрабатываем эти темы. Отделение интерактивной патологии, которое мы тоже открыли несколько лет тому назад, – большое подспорье в нашей работе. У нас есть солидная производственная база, мы активно проводим экспериментальные исследования.

– Знаю, что в НЦ ССХ создана серьезная педагогическая база.

– Объем педагогической деятельности у нас очень большой. Достаточно сказать, что в центре обучаются более 300 человек в аспирантуре, ординатуре. Причем это люди из самых разных мест России. Академических аспирантов у нас приблизительно 10%.

Истоки

1976 г. – лауреат Ленинской премии (совместно с В.И. Бураковским и В.А. Бухариным) – за разработку и внедрение в клиническую практику гипербарической оксигенации. 1986 г. – лауреат Государственной премии СССР – за разработку и внедрение в клиническую практику новых методов электрофизиологических методов диагностики и операций при синдромах перевозбуждения желудочков, наджелудочковых и желудочковых тахикардиях и развитие нового направления – хирургической аритмологии. 1974 г. – заслуженный деятель науки РФ. 1999 г. – орден «За заслуги перед Отечеством» III степени. 2001 г. – орден Русской Православной Церкви преподобного Сергия Радонежского II степени. 2002 г. – Государственная премия РФ в области науки и техники за разработку основных положений проблемы хирургического лечения аневризм восходящего отдела и дуги аорты. 2003 г. – Международная премия «Золотой Гиппократ» (лучшим кардиохирургам мира). 2003 г. – Премия Правительства РФ в области науки и техники за разработку и внедрение трансмиокардиального метода лечения неоперабельных больных. 2004 г. – премия «Триумф». 2010 г. – орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени. («Википедия»)

– Лео Антонович, лишь только перечисление ваших почетных званий и наград заняло в «Википедии» не одну страницу. Трудно представить, что за одну человеческую жизнь можно сделать так много. Откуда такой потенциал в вас, из какой вы семьи? Я знаю – место вашего рождения – город Очамчири. А кем были ваши родители?

– Я родился в обычной семье. Я бы сказал, в традиционной семье. Хотя это семья, которую не обошло большое горе. Когда мне было всего 3 года, скоропостижно скончался мой отец. Так что я его совсем не помню. Родился я действительно в Очамчири, но родным городом считаю Поти. Мы вообще-то оттуда, все родовые корни из этого незабываемого места. Но еще до моего рождения моя старшая сестра (а семья тогда жила именно в Поти) заболела малярией. Тогда этот недуг поражал многих жителей портового городка. Кстати, потрясающе это описано у Паустовского в романе «Колхида». Сейчас, конечно, там малярии нет. А вот тогда, в связи с тяжелой формой болезни сестры, моим родителям порекомендовали сменить место жительства, срочно уехать из Поти. И они уехали. В Абхазию, в Очамчири. Там я и родился. А через три года отца не стало. И мама теперь уже с тремя детьми вернулась в Поти. Так что хоть и родился я в Очамчири, городом моего детства и отрочества всегда считаю Поти. Я с отличием окончил школу. Тем, что стал врачом, во многом обязан моей старшей сестре, которая, еще когда я учился в школе, ненавязчиво, но настойчиво настраивала меня на поступление именно в медицинский. Сама она тоже была врачом.

– И сразу после окончания школы вы поступили в знаменитый 1-й Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова?

– Вы знаете, нет. Сразу после школы я поступал в медицинский другого города. И несмотря на то что я был медалистом, не прошел по конкурсу в выбранный мной институт. Дело в том, что это было время, когда с легкой руки Хрущева для школьников при поступлении в вузы была введена квота – всего 20%. Остальные места занимали «производственники». Мы, медалисты, шли на общих основаниях. Вот почему и не набиралось у нас нужных баллов. А может, это и к лучшему, что тогда все так получилось. Потому что на следующий год вместе с моим другом мы решились на «покорение» Москвы. Нашей мечтой был, конечно, Первый медицинский имени Сеченова – одно из лучших высших учебных заведений Министерства здравоохранения нашей страны. Я  легко поступил в этот институт.

– В 1965-м вы закончили институт, в 1968-м – аспирантуру и в том же году защитили кандидатскую диссертацию. Так с какого же времени можно исчислять ваш научный «стаж»?

– В институте прекрасной традицией было то, что буквально с первого курса нам прививали интерес к науке. Как только ты поступил, кафедра предлагает заняться наукой. Это заметно отличало Первый мед от других вузов. Что же касается меня, то к четвертому курсу я серьезно, со всей ответственностью занимался научной работой. В институте моим научным руководителем был наш ректор академик Владимир Васильевич Кованов. На его кафедре я писал свои первые труды. Кстати, по окончании института у меня было уже 10 печатных работ. Владимир Васильевич и рекомендовал меня для поступления в аспирантуру.

– В 1968-м вы заканчиваете аспирантуру и в этом же году защищаетесь. Не у каждого аспиранта так удачно складывается научная судьба…

– Да, моя научная судьба сложилась удачно. Я защитился и сразу был направлен на работу в Бакулевский институт. Правда, это направление не было случайным. Дело в том, что меня пригласил на работу сюда сам Владимир Иванович Бураковский. А случилось это так.
Моим научным руководителем в аспирантуре и основным учителем был Владимир Васильевич Кованов. Он очень хотел, чтобы я остался у него на кафедре. Но мое желание работать в практической хирургии было столь огромным, что «шеф» (так с большой любовью все его называли) «сдался». Именно он тогда позвонил Бураковскому, которого хорошо знал, и попросил его быть оппонентом на защите моей диссертации. Диссертация Бураковскому очень понравилась, и он пригласил меня в свой институт. Когда я пришел к нему на работу, он сразу предложил мне должность через «две ступенечки», которые положено было пройти, то есть назначил меня исполняющим обязанности заведующего лабораторией. Лауреатом Ленинской премии я стал в 1976 г. (совместно с В.И. Бураковским и В.А. Бухариным) за разработку и внедрение в клиническую практику гипербарической оксигенации. Это была моя студенческая работа, которая легла в основу кандидатской и докторской диссертаций, а потом послужила фундаментом столь престижной премии.

– Я знаю, что вы в совершенстве владеете английским языком. А ведь тогда, в 60-е годы, даже на филфаках интерес к иностранному среди студентов был зачастую минимальным. Мало кто из филологов-выпускников университетов, пединститутов мог представить, когда и где ему может пригодиться иностранный язык…

– А вот у меня интерес к английскому языку проявился еще в школе. Когда я поступил в институт, узнал, что в Мосгороно есть курсы (их было четыре на всю Москву) по изучению иностранных языков. Это были замечательные курсы. Три раза в неделю по четыре академических часа с нами занимались только разговорной речью. Ко времени окончания курсов я умел прекрасно говорить, читать и даже… думать по-английски. Комиссия, которая принимала у меня выпускные экзамены, всерьез предложила мне сменить профессию – уйти из меда и посвятить себя занятиям языком. Но, как вы понимаете, даже в качестве фантазии такой проблемы передо мной не стояло. Мне язык был необходим для научной работы. В медицинской науке язык был востребован всегда. Я тогда очень много читал специальной литературы. «Ленинка», медицинская библиотека стали для нас, студентов, занимавшихся научной деятельностью, буквально родными местами. Советские и зарубежные журналы, статьи по проблеме, которой занимался, были представлены в этих библиотеках очень полно. К тому же здесь можно было и заказать дополнительно заинтересовавшую меня литературу.

– Это стремление к познанию жило в вас всегда, с детства? Вы трудоголик?

– Стремление к познанию – пожалуй, да. Мне было интересно узнавать, постигать что-то новое. А насчет трудоголика… Нет, в школьные годы я был настоящим повесой – играл в футбол, шахматы (и в этих видах спорта у меня был первый разряд), много болтался по городу – ну что там было еще делать? Правда, учился я очень легко. Так что времени на то, чтобы часами гонять в футбол или просто по-мальчишески «повалять дурака», оставалось достаточно.
Первые два институтских года я жил в Перловке. После занятий мы там гоняли в футбол и зимой и летом. Зимой – прямо на снегу по 3-4 часа. В это время я, кстати, очень окреп физически. Пить мы не пили. Так что жили нормально, по-студенчески.

– Московские студенты 60-х годов – и не пили?

– Я имею в виду, что мы никогда не увлекались этим. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что я сумел пройти в жизни все. Был и «винистом», и «шампанистом», и «коньякистом». Но это никогда не было для меня главным.
Мне просто всегда было интересно то, что я делал. Например, сегодня меня уже долгие годы никто не заставляет что-то делать. Но я не даю себе отдыха в работе. Но помимо работы у меня есть много других интересов. Я очень люблю музыку, живопись, часто хожу в театры, много читаю. И все только потому, что мне это интересно.

Человек-легенда

– Лео Антонович, ваши коллеги рассказывают, что по институту ходит ваша крылатая фраза: «Нельзя быть директором до двух часов дня. И ждать, что все у тебя будет хорошо».

– Да, это мой принцип, мое жизненное кредо, если хотите. Для меня совершенно очевидно, что в таком большом хозяйстве, как наше, все 24 часа ты обязан находиться в ситуации. Сейчас мне, правда, с 12 ночи до 5 утра практически не звонят. Или очень редко бывает, что среди ночи раздастся тревожный звонок.

– А раньше подобные ночные звонки были нормой для вас?

– Даже когда я уже был замдиректора института на Ленинском проспекте, частенько дежурил по ночам. Я понимал, что обязан всегда профессионально быть в теме. Иначе людям моей специальности поступать нельзя.

– Видимо, вот такое отношение к делу и способствовало тому, что в решении многих проблем вашей отрасли медицины вы стали первопроходцем не только в стране, но и в мире? Вы ведь один из первых или первый, кто начал делать операции на открытом сердце двухдневным от роду малышам?

– Даже меньшим.

– Страшно брать в руки такое маленькое сердечко? А что, сердце человека действительно такого же размера, как наш кулак?

– Это здоровое сердце. У больного человека сердце большое. Иногда два кулака, а то и больше. Мы действительно первыми в стране наладили перинатальную диагностику врожденных пороков сердца с помощью эхокардиографии. У нас есть такая замечательная доктор Елена Дмитриевна Беспалова. Она была инициатором создания такой службы. И мы ее создали. Теперь уже где-то к 20 неделям беременности женщины мы можем в 93 процентах поставить самый сложный диагноз врожденного порока сердца у плода. Еще до рождения ребенка, еще во чреве матери. И это дает колоссальные результаты. Потому что достоверно установлено (есть такое международное исследование), что если диагноз поставлен до родов, результаты лечения будут вполовину лучше, нежели порок будет обнаружен уже после родов.

– А сколько операций проводится в год в вашей клинике детям до годовалого возраста?

– Более 1800 детей в возрасте до года оперируется у нас. Среди них очень большой процент новорожденных – до месяца жизни.

– Когда вы начинали свою трудовую деятельность в Бакулевке, здесь было лишь одно отделение врожденных пороков сердца. Правду ли говорят, что в те времена считалось, что детей с врожденным пороком сердца можно оперировать не раньше, чем в 8–10 лет?

– Правильно слышали. К сожалению, в некоторых местах и по сей день бытует такое мнение.

– «В некоторых местах» – вы имеете в виду Россию?

– Да, конечно. К огромному сожалению.

– И переубедить их нельзя?

– Вот переубеждаем. И, думаю, ведем эту работу успешно. В 1995 г. у нас в стране делалось всего 6000 операций на открытом сердце. Сейчас мы делаем уже 45000 этих сложнейших операций. «Повысить производительность», если можно так выразиться, российские медики смогли благодаря тому, что в стране создано 11 центров, подобных нашему. На их счету – более 1000 операций на открытом сердце в год. Это европейский стандарт. Особенно не могу не отметить прекрасный филиал Бакулевки, открытый в Перми. Там проводят более 3000 операций на открытом сердце. Мы долго добивались решения об открытии Пермского центра. Я лично выходил с этим предложением, много обсуждали мы этот вопрос с нашим президентом РАМН Валентином Ивановичем Покровским. Конечно, теперь Пермский филиал – это гордость российской медицины. Но работы в этом направлении предстоит еще очень много. Ведь мы должны довести количество проводимых операций на открытом сердце, как минимум, до 143000.

– А сколько операций в год делаете лично вы?

– Около 700.

– Сегодня вы назначили мне встречу на 7.30 утра, объяснив, что на этот день у вас запланированы 3 операции. Это что, обычный распорядок трудового дня?

– Да. Сегодня у меня 3 операции. Но это лишь потому, что в летний период количество операций сокращается. Обычно мне приходится делать по 4–5 операций в день.

– Что вам больше всего нравится в людях, чего категорически не приемлете?

– У меня есть одно понятие, которое я ставлю выше всего. Это искренность. Ненавижу всяческую ложь. Я считаю, что любая ложь непременно, обязательно выльется наружу.
У меня был в седьмом классе случай, о котором я помню до сих пор. И часто говорю об этом. Я ошибся и подвел товарища. Конечно, по большому счету сегодня об этом даже смешно говорить. Но тогда я очень переживал. Я понял, что поступил неправильно. Для меня самое главное – это искренность. Хотя я понимаю, что в этом сложном мире, в котором и я живу, в том числе, всегда оставаться искренним и честным совсем непросто. Но я стараюсь.

– У меня такое впечатление, что в вашем кабинете постоянно с вами вся ваша семья. Вот эти прекрасные детские лица на фотографиях – ваши внуки?

– Да, они все здесь, все пятеро. У меня большая, очень дружная и очень мною любимая семья. Мы с женой учились в одной группе, и, как пелось в студенческой песне, «если первокурсники влюбляются, дипломанты женятся уже»… Так получилось и у нас. Моя жена – терапевт. Старшая дочь Екатерина – кардиолог-неонатолог в 67-й больнице. Она нам подарила двух внуков. Младшая Ольга – профессор, работает в нашем центре. Ее главный подарок нам с мамой – трое ее детей. Я очень дружу со своими внуками. И горжусь тем, что им тоже интересно дружить со мной. Вот так мы и живем.

…Выходя из кабинета Лео Антоновича, я подумала: как красиво, как достойно, как талантливо во всем и искренне живет этот человек! Человек-легенда Лео Антонович Бокерия.

Инна Муравьева
Фото из личного архива Лео Антоновича Бокерия