Архив

№ 03-04 (113) - 2011 ТЕМА НОМЕРА: Инновационная Россия

ЧЕРНОБЫЛЬ КАК СОСТОЯНИЕ

26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС в результате взрыва атомного реактора произошла крупнейшая в истории человечества техногенная катастрофа. В эти дни во многих городах Украины, Белоруссии, России с болью и тревогой вспоминают события 25-летней давности. О том времени и людях Чернобыля рассказывает фильм «В субботу». Картина широко обсуждается сегодня, поскольку ее выход совпал с другими трагическими событиями, связанными с землетрясением в Японии… О своем новом фильме корреспонденту «НВ» рассказывает автор сценария и режиссер, классик отечественной кинодраматургии, лауреат многих фестивалей, премий и конкурсов Александр МИНДАДЗЕ.

– Авария на Чернобыльской АЭС, по определению печально известного академика Валерия Легасова, стала «трагическим событием надпланетарного масштаба», сравнимым по своим разрушительным последствиям разве что с гибелью Помпеи. Почему сегодня, четверть века спустя, вы решили обратиться к этой теме?

– Ответ прост, потому что правдив: меня очень интересовал день 26-го апреля 1986 года, прожитый жителями города Припять. Меня интересовали люди той самой субботы, накануне которой ночью случилась эта трагедия. Фильм не про взрыв на станции, авария – лишь предлагаемые обстоятельства. Здесь нет ничего от традиционного жанрового фильма, фильма-катастрофы со всеми его атрибутами. У меня не было намерений разбираться, кто какую кнопку нажал, кто в итоге виноват – к тому же все это до сих пор покрыто тайной. Причины и последствия аварии и сегодня остаются предметом споров и дискуссий даже после того, как расстался с жизнью упомянутый академик Валерий Легасов и отбыл в лагерях (пять лет из назначенных десяти) директор станции Виктор Брюханов, кстати, единственный из руководства АЭС, кто до сих пор жив.
Помню, когда я собрал воспоминания людей, восстановивших в памяти тот день до мельчайших бытовых подробностей и деталей – да таких, что никогда не придумаешь, не вынешь из себя, сидя за письменным столом, – я понял: с этим надо что-то делать. Абсолютно захватывающая история обросла таким множеством ярких эпизодов, что при работе над сценарием часть из них пришлось, к сожалению, отсекать просто из соображений рациональности.

– Так про что фильм?

– При всех узнаваемых реалиях я исследовал человека в ситуации катастрофы в философском понимании этого слова, то есть «Чернобыль» внутри человека. По большому счету это фильм про русский характер. Для меня важно было прочувствовать ситуацию в чистом виде, без привнесенной дополнительно драматургии. Как говорил Василий Макарович Шукшин, лучший драматург – сама жизнь. А ситуация была абсолютно драматургична, как бы кощунственно это ни звучало по отношению к самой драме: люди не только не бежали, в панике оставляя нажитое, а наоборот, гуляли, веселились… В тот день было сыграно 16 «комсомольских» свадеб. Хотелось понять, что это: ментальность или наша генетическая заточенность на экстрим, в котором мы пребываем уже целый исторический период – как минимум, последние лет сто. Что, смеяться сквозь слезы предначертано нам свыше как генетическая неизбежность? Почему ни при каких катастрофах и катаклизмах народ в своей массе не бежал, не спасался?

– По вашему, люди знали о грядущей опасности и не бежали, или не бежали, потому что толком не понимали, что происходит?

– По-разному. Были и те и другие. Мне рассказывали, что на станции всегда что-то происходило: то пожар, то нештатные ситуации. Но на этот раз беда была очевидна, было ясно, что дела хреновые: на улицы вышли «поливалки» и стали отмывать асфальт от выгоревшего графита (первый признак того, что горел реактор), появились какие-то оцепления из людей в форме, во рту ощущался «металлический» вкус.

– Действительно никто не бежал?

– Конечно, были исключения, бежали… из Киева, но не из Припяти. Но лучшие-то всегда, во все времена оставались. По словам Ивана Бунина, именно мы, как никто, с восторгом упиваемся своей гибельностью. Это меня сильно волновало, хотелось глубже рассмотреть эту грань нашей души. Какова психоментальная сторона этого необъяснимого парадокса: почему не бежали, почему оставались, почему танцевали, откуда этот жертвенный кураж? Меня очень интересовала эта пограничная ситуация в душе человека, которую я бы охарактеризовал так: смерть уже пришла, а жизнь еще не знает об этом.

– Что можно сказать о главном герое вашей истории? Кто он?

– Главный герой фильма, которого блестяще воплотил на экране молодой актер Ленкома Антон Шагин, – абсолютно сюжетный парень, инструктор местного горкома партии. Случайно в числе первых он узнает правду о катастрофе и неминуемых последствиях, но поставлен перед моральным выбором: спасти людей или выполнить приказ партийного руководства и «не сеять панику». Он переживает драму человека, который понимает, что обречен, и это становится поводом для переосмысления всей своей предыдущей жизни, дружбы, любви, вражды, предательства.

– Создается впечатление, что вы неоднозначно относитесь к своим героям – они вас и возмущают, и восхищают одновременно…

– Если не ошибаюсь, кто-то назвал это трагическим оптимизмом. Возможно, это так. В главном герое я хотел найти стержневую суть русской ментальности – спонтанный поиск выхода из безвыходной ситуации. Он пытается спастись от кошмара, но не может. Бежать страшнее, чем умирать, а изменить ничего нельзя: это было заложено в советском человеке на генетическом уровне: умирать – так с музыкой. Понятно, такая поведенческая конструкция «неконвертируема», скажем, для западного понимания. Ну а у нас еще остались крохи проникновенного восприятия таких тем как война. Эта история для людей с остатками интереса, связанного с судьбой страны.
Исследуя в картине причины парадоксальных поступков в критические минуты жизни человека, мне показалась эта история очень актуальной для нас сегодня – мы ведь живем в состоянии перманентного кризиса, внутреннего предчувствия беды. Вокруг что-то взрывается, на каждом шагу природные и техногенные катаклизмы – но организм к этому приспосабливается, человек продолжает жить, продолжает чему-то радоваться, человеческое побеждает даже в минуту осознания обреченности… Это главное в моей картине.

– История, как вы сказали, актуальна и сегодня. Но сегодняшнее общество не похоже на то, что было 25 лет назад, и партийные чиновники совсем другие. Вы смогли бы смоделировать их поведение в предложенных условиях «Чернобыля-2011»?

– Актуальна эта история, как мне кажется, в том, что здесь соединяются то, 25-летней давности, прошлое и смутное настоящее, в котором одни твердо знают, что грядет нечто непоправимое, а другие пьют, танцуют и веселятся, отмечая свою очередную «субботу». Прошедшие четверть века внесли свои коррективы: сегодня «танцующая» публика хорошо знает, что убежит, знает куда и с чем: открыт бессрочный «шенген», банковские счета, «Внуково-3» и частные самолеты под парами… Таков неполный «чиновничий» набор. Смоделировать ситуацию несложно, но она мне неинтересна, потому что предсказуема.

Беседовал Игорь Руженцев