Архив

№ 4 (106) - 2010 ТЕМА НОМЕРА: ВЕЛИКИЙ ПОДВИГ ВЕЛИКОГО НАРОДА

"У ОТЦА БЫЛА ВЕРА В ПОБЕДУ"

Отец мой, Захаров Матвей Васильевич, профессиональный военный. Родом он был из деревни Войлово Старицкого уезда Тверской губернии. В 1902 году, когда ему было четыре года, семья переехала в Санкт-Петербург, где Первая мировая война застала отца слесарем на оборонном заводе. В 1917 году вступил в Красную гвардию и в РСДРП(б). Участвовал в подавлении Корниловского мятежа и захвате Зимнего дворца. В 1918 году стал красным командиром, закончив Вторые Советские Петроградские артиллерийские курсы. Гражданскую войну начал под Царицыном в должности командира батареи в 1-й артбригаде Стальной дивизии, а закончил на Северном Кавказе. Затем служил на Украине и в Белоруссии. Закончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. После окончания в 1937 году Академии Генерального штаба РККА назначен начальником штаба Ленинградского военного округа.

Наша семья – отец, мама, старшая сестра и я – переехала в Москву в 1938 году.
Дом был пятиэтажный, без лифта, с балконами во двор и с железной невысокой оградой. Помню машину, которая подъезжает к воротам, останавливается и из нее выходит высокий плотный военный. Был отец тогда в звании комкора и помощником начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова. Как отмечает Маршал Советского Союза А.М. Василевский, «глубокое уважение он питал к Борису Михайловичу и многому у Б.М. Шапошникова научился, а в дальнейшем и сам долгое время возглавлял Генеральный штаб. Представитель «шапошниковской школы» Маршал Советского Союза Захаров в своей работе твердо придерживался принципов этой школы».
Через два года наша семья переехала в Одессу, куда отец был назначен начальником штаба Одесского военного округа. Это назначение последовало после какого-то письма на отца, потому что мама несколько дней плакала, а отец не приезжал обедать. В Одессе мы жили в военном доме рядом с Куликовым полем, недалеко от штаба округа, а в феврале 1941 года у меня родился брат.
22 июня началась война. Многие люди плакали, а во дворе нашего дома рыли щели. Я ходил в отцовской каске, которая закрывала мне лицо до рта, и, чтобы можно было что-то видеть, я все время приподнимал ее за край. О первых днях войны на самом южном фланге фронта в своих воспоминаниях написал полковник, будущий Маршал Советского Союза Н.И. Крылов: «Надо отдать должное командованию Одесского военного округа. Перед самым нападением врага, еще до получения шифровки из Москвы, оно успело – по настоянию М.В. Захарова – поднять по тревоге войска, предназначенные для прикрытия границы. Война застала эти полки и дивизии если не на рубежах, которые надлежало занять, то уже на марше к ним. А управление войсками округа было 20 июня перенесено на заранее оборудованный полевой КП». Лейтенант И.И. Пстыго, будущий маршал авиации: «За несколько часов до начала войны М.В. Захаров на свой страх и риск отдал письменный приказ командующему ВВС округа рассредоточить перед рассветом авиацию по запасным аэродромам, а где не было такой возможности, по периметру аэродромов и замаскировать. По тому времени это было очень смелое решение. Несмотря на налеты фашистской авиации, в нашем полку потерь ни в личном составе, ни в технике не было. Авиация округа практически не понесла потерь от налетов и уже утром сбила свыше двадцати самолетов противника». Маршал Советского Союза И.С. Конев писал: «История минувшей войны отметила в этом отношении всего лишь один пример. Имеется в виду штаб Одесского военного округа, развернувшийся в штаб 9-й армии Южного фронта». Редко упоминается, что в первые дни войны части 25-й стрелковой Чапаевской дивизии совместно с пограничниками, при поддержке Дунайской речной флотилии, переправились через Дунай и захватили крупный плацдарм на румынской территории, пленных, орудия и другую технику.
Вскоре после начала войны заехал в Одессу отец, попрощался с нами и уехал к новому месту службы в Ленинград начальником штаба Главного командования Северо-Западного направления, а наша семья стала собираться к отъезду в Москву.
Из поездки в Москву остались только длинные гудки паровоза, поезд стоит в степи, люди бегут и мы вместе с ними от вагонов, а над поездом летают самолеты. Была ли бомбежка или стреляли самолеты из пулеметов – не помню, но лежали мы в степи, и мама накрыла нас с братом собой.
В Москве около двух недель мы жили на квартире дяди. К вечеру на полу в большой комнате появлялись матрацы, на которых мы спали. Бомбежки, стрельба зениток, крест-накрест заклеенные окна – все это было.
В июле наша семья переехала в Куйбышев. Ближе к зиме пригнали из Москвы троллейбусы, которые поставили на набережной вдоль берега Волги. Их охраняли, но беженцы, а их в ту осень и зиму 41-го в Куйбышеве было очень много, залезали в эти троллейбусы и прятались от дождя, снега, холода, и еще запомнились многочисленные таборы цыган.
На недолгое время появился отец. После госпиталя, куда он попал в результате автоаварии (машина попала в воронку при бомбежке), он ходил на костылях, но довольно часто заезжал после работы домой поспать. В это время он работал первым заместителем начальника тыла Красной Армии генерала Хрулева. Работа была очень напряженная – создавалась новая организация управления тылом. И в этом огромная заслуга А.В. Хрулева. Приведу воспоминания генерал-лейтенанта технических войск З.И. Кондратьева, в 1941 году начальника автодорожного управления, тем более что они связаны с кольцевой дорогой вокруг Москвы. «В конце сентября ночью меня срочно вызвал к себе генерал-майор Матвей Васильевич Захаров – первый заместитель начальника Управления тыла Красной Армии. Матвей Васильевич встретил меня мягким, усталым взглядом. – Срочно нужна кольцевая дорога. Как воздух нужна. Без кольца город задыхается…– Прикидываем различные варианты, рассчитываем. Когда закончили работу, часы показывали семь утра». В середине декабря отца назначили начальником штаба Калининского фронта, где в это время командующим был И.С. Конев. Бывшие командующие армиями генерал-полковники К.А. Коротеев и И.М. Манагаров вспоминали: «Калининский фронт располагался в лесисто-болотистой местности. Кругом бездорожье, непроходимые топи и болота. В этих условиях штабу чрезвычайно трудно было делать точные расчеты, обеспечивать операции. И вот здесь Захаров проявил себя как талантливый советский генерал. Мы, восхищались удивительно слаженной работой штаба фронта. Мы восхищались неутомимой работоспособностью начальника штаба. Матвей Васильевич долгие бессонные ночи просиживал над картой, все рассчитывал до мельчайших деталей, все предусматривал. Он прекрасно знал состояние той или иной части, знал, какая помощь нужна тому или иному соединению. И это знание, огромная военно-научная работа над подготовкой к операции обеспечивала успех в бою». Сегодня кое-кто обвиняет советских полководцев, что они добивались победы любой кровью. Да, были такие, особенно в первые два года войны. Гибли их подчиненные, но и сами они гибли. Не мне судить о причинах – это вопрос военных специалистов и историков. Но вот воспоминания старшины Н.Ф. Котюкова, который работал с отцом водителем с 1942 по 1972 год, до смерти отца. «Матвей Васильевич решил проехать туда, где наши войска продвинулись к Ржеву, проверить их состояние, осмотреть позиции – выгодны они или нет для дальнейшего наступления. Примерно километра два не доехали до передовой. Дальше ехать нельзя – болото. Матвей Васильевич отправился пешком. Возвратился сильно расстроенным. Оказывается, это был такой участок, который простреливался и немцами, и нашими. Генерал принял решение отвести наши войска на прежние позиции, чтобы избежать неоправданно больших потерь».
Зима 1942–1943 гг. запомнилась мне больше всего поездкой на Калининский фронт к отцу. Штаб фронта стоял в деревне Новая Калининской области. Мы приехали втроем: мама, сестра и я. Отца я видел довольно редко, и все свободное время проводил среди водителей, которые работали с ним, прежде всего с дядей Колей Котюковым и дядей Ваней Дорофеевым. Днем я смотрел, как они ремонтировали свои ЗИСы, «эмки» и «газики». Было интересно, и я старался что-нибудь подать – ключ, болт, гайку. Вечерами в землянках слушал песни бойцов. Я не запомнил в эту поездку ни командующего фронтом генерал-полковника М.А. Пуркаева, никого из генералов и офицеров, кроме адъютанта отца дяди Васи – В.П. Арефьева. Та зима запомнилась мне также обилием снега вокруг деревни, от которого слезились глаза. Запомнилась поездка на зенитную батарею в нескольких десятках километров от штаба фронта, где командиром орудия был брат мамы дядя Юзик. Когда мы были у дяди Юзика, объявили боевую тревогу. Снимались чехлы, солдаты подносили снаряды и заряжали орудия, поднимались вверх и поворачивались стволы. Немецкие самолеты пролетели стороной, и батарея огня не открывала. Вернувшись к себе в Новую, мы увидели сгоревшие избы. Оказывается, фашистский самолет сбросил бомбы на деревню. Одна из них попала в избу, где находилась столовая офицерского состава. К счастью, столовая была уже закрыта, и погибли только двое из обслуживающего персонала. Страшно было видеть мертвых и кровь раненых. Перед отъездом отец подарил мне и для брата сшитую по нашему росту военную форму: гимнастерки, галифе, сапоги, ремни, и мы очень были рады и гордились ею. Сейчас от той поездки сохранились фотографии. На них папа, мама, сестра и я с дядей Васей, дядей Колей, дядей Ваней и другими адъютантами и водителями отца. Все они еще в старой военной форме Красной Армии со звездочками, кубиками и треугольничками.
Прожили мы в Куйбышеве почти два года. Несколько раз к нам с фронта приезжали адъютанты отца, привозили посылки с американской колбасой в железных банках и шоколадом. В теплое время мы всей семьей ездили на другой берег реки Самарки, где нам выделили землю под огород. Больше всего мне запомнилось, когда мама несла меня на плечах: было очень уютно, и видно все далеко. Тогда все вокруг казалось прекрасным, тем более, что было тепло и солнечно.
У отца настолько была вера в победу, что в мае–июне 1943 г. мы с мамой и сестрой приехали к отцу в деревню Усмань, где стоял штаб Степного фронта, а отец был начальником его штаба. Добирались мы из Куйбышева машиной, которую прислал за нами отец. Сохранилось письмо, где он пишет, что очень хотел бы повидать и младшего моего брата «Сергульку». Но дорога была около 600 километров, и мама побоялась взять брата, которому было чуть больше двух лет.
В этот раз мне запомнились степи и теплая погода. Опять я был среди дяди Коли, дяди Вани и дяди Васи. Но в этот раз я запомнил командующего фронтом генерал-полковника Конева и начальника политуправления фронта генерал-майора Тевченкова. У меня и сейчас есть фотографии с ним, а в ту поездку мы сфотографировались с папой, мамой, сестрой и мною на руках у дяди Саши. В это время появились погоны, и мы хорошо научились в них разбираться. В Усмани отец был уже генерал-лейтенантом. Это потом мне стало понятно, что было на фронте «затишье» перед Курской битвой.
В 1943 году наша семья переехала в Москву. Здесь я и увидел впервые салют, который мне запомнился на всю жизнь. Дом был самый высокий среди ближайших домов, и с его крыши пускали разноцветные ракеты.
В зиму 1943–1944 гг. и до середины 1946 г. нашей семье предоставили возможность проживать в военном санатории «Архангельское». Война уходила на запад. У раненых, больных, сотрудников санатория и наших родителей было приподнятое настроение, которое передавалось и нам, детям. Раненые и больные играли с нами, читали книжки, рассказывали истории о войне. В кино, которое начиналось после ужина, детей не пускали, и раненые проводили нас мимо контролеров под своими халатами. В Архангельском я научился кататься на лыжах с горок, ездить на велосипеде, лазить по деревьям, воровать клубнику в подсобном хозяйстве, плавать, читать книжки и писать. Но главным были игры в войну и «казаки–разбойники». Это были дети из проживавших здесь семей маршала бронетанковых войск Федоренко, генерал-полковника Шикина, вице-адмирала Николаева, генерал-полковника Штеменко – заместителя начальника Генерального штаба, генерал-полковника Судца, генералов Славина, Колесова, Найденова, Коробкова, Лапкина. Там я увидел девочку, которая через восемнадцать лет согласилась стать моей женой. Сейчас Нинель Сергеевна Захарова (Штеменко) заведует лабораторией в Институте вакцин и сывороток им. Мечникова уже больше тридцати пяти лет.
В конце войны на стройке рядом с санаторием появились военнопленные. Мы, мальчишки, бегали на них смотреть. Особой ненависти к ним не было, иногда давали им булочки, на что солдаты охраны смотрели сквозь пальцы. Некоторые из пленных владели русским языком и во время обеда пытались с нами общаться. Один из них попросил принести ему бумагу и цветные карандаши. Через несколько дней он подарил нам пару рисунков. Один был с видом на Москву-реку – очень красивый вид с обрывистого берега, а другой – на церквушку в парке рядом с санаторием.
В 1944 г. после проведения Корсунь-Шевченковской и Уманско-Ботошанской операций мы уже всей семьей приехали к отцу в молдавскую деревню Белан, где стоял штаб 2-го Украинского фронта. Там я впервые увидел нового Командующего фронтом генерала армии Р.Я. Малиновского. Они были знакомы с отцом еще с 30-х годов, когда отец был начальником оперативного отдела Белорусского военного округа, а Родион Яковлевич работал там. Затем он служил начальником штаба кавалерийского корпуса в том же округе, а потом уехал в Испанию. Перед самым началом Великой Отечественной судьба свела их вновь в Одесском военном округе, где отец был начальником штаба округа, а Родион Яковлевич командиром стрелкового корпуса.
Последняя поездка к отцу была с мамой и младшим братом в начале мая 1945 года. Прилетели мы в Чехословакию, где в деревне Модра под Братиславой стоял штаб фронта. В ночь на 9-е Мая мы с братом проснулись от выстрелов и пулеметных очередей. За окном было светло, как днем, от ракет. Мы не успели испугаться, как в комнату с криком: «Победа! Победа!» вбежали родители. Они схватили нас полусонных на руки и стали обнимать, подбрасывать и целовать. Так наша семья встретила День Победы под Братиславой.
В мае отец получил звание генерала армии – единственный из всех начальников штаба фронтов, кто получил такое звание в 1945 году. Это тоже был большой праздник в нашей семье.
Мы с отцом и большой группой генералов и офицеров в сопровождении охраны ездили смотреть Вену, а без отца – Будапешт. В Вене я не помню разрушенных зданий. Будапешт запомнился как разрушенный город, искореженные мосты. Помню хвост самолета, торчавшего из стены разбитого дома высоко над землей. В Прагу нас с мамой отец долго не пускал. Говорил, что еще бродят группки не сдавшихся немцев и предателей нашей Родины – власовцев. Но перед отлетом в Москву он уступил просьбам мамы и отпустил нас.
Помню, как с отцом ездили на тренировки сводного полка 2-го Украинского фронта, который готовился к Параду Победы в Москве. Мне очень понравился моложавый стройный генерал – Герой Советского Союза, командующий полком. После смотра отец познакомил меня с ним, чему я был очень рад и горд, что держал за руку Героя. На обратном пути отец сказал мне, что генерал Афонин возглявлял войска при взятии Будапешта, пока не получил тяжелое ранение. Второй и последний раз я видел этого генерала на Параде Победы, когда он проходил по Красной площади во главе сводного полка 2-го Украинского фронта.
Что касается роли отца и штаба во время войны, то сошлюсь на воспоминания Конева: «Возглавляя штабы фронтов, М.В. Захаров проявил себя как один из самых опытных начальников штабов. Лично мне с ним довелось совместно работать на Калининском, Степном и 2-ом Украинском фронтах, и я могу сказать, что Матвей Васильевич относится к той школе оперативных работников, которые в совершенстве постигли методы управления войсками крупных объединений. Это человек неукротимой энергии и высокой штабной культуры».
В начале июня мы вернулись в Москву. Отец пропадал в Генштабе, где готовились оперативные планы разгрома Квантунской армии Японии. На восток, на Забайкальский фронт перебрасывались практически все войска 2-го Украинского фронта. Отец получил назначение на Дальний Восток начальником штаба Забайкальского фронта, а Малиновский – командующим фронтом.
Буквально на следующий день после возвращения из Чехословакии мы пошли к вдове Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова, который скончался перед самым окончанием войны и прах которого захоронен в Кремлевской стене. Но перед отъездом отца на войну с Японией, в моей жизни случилось незабываемое – Парад Победы. Моросил дождь, но на улице Горького было много народа и у всех приподнятое настроение и веселые лица. Все военные были в парадной форме при всех орденах и медалях. Играла музыка. На трибунах Красной площади было трудно протолкнуться, но нас, детей, взрослые пропускали вперед, чтобы мы могли увидеть прохождение войск и техники. Когда же на трибуну Мавзолея Ленина стали подниматься руководители партии и правительства во главе с Верховным Главнокомандующим Генералиссимусом Сталиным, нас, детей, совсем незнакомые люди стали поднимать на руки (отец стоял со всеми высокопоставленными военными отдельно от нас), раздались громкие крики: «Ура! Да здравствует товарищ Сталин!» Люди на трибунах обнимались и целовались, что меня удивило. Я думал, что целуются только родственники, а здесь выходило, что все присутствующие – близкие люди.
После возвращения с парада вся наша семья вместе с приехавшими родственниками села за стол. Потом отец переоделся в гражданское, и мы отправились смотреть салют – от Арбатской площади по улице Калинина, затем по Охотному ряду и через Красную площадь на середину Москворецкого моста. Было полно народу, многие в военной форме, играла музыка, некоторые танцевали. Над городом в лучах прожекторов висели привязанные к аэростатам флаги Советского Союза и портрет Сталина в военной форме. Торжественно, радостно, а когда начался салют, раздались крики «ура!».
Через несколько дней отец уехал в командировку. Только когда началась война с Японией, мы узнали, что он там. После окончания войны с Японией отца назначили начальником Высшей военной академии имени Ворошилова, которая располагалась в здании на Кропоткинской улице. Дома был праздник: и война закончилась, и отец стал 8 сентября Героем Советского Союза.

Владимир Захаров