ДАТЫ, ИМЕНА, СОБЫТИЯ. ГРИФ СЕКРЕТНОСТИ СНЯТ
"ОТТЕПЕЛЬ": ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО ГЛАЗАМИ КРЕМЛЯ

Жизнь слишком коротка,
чтобы тратить ее
на сведение счетов.
Евг. Евтушенко
Слова, вынесенные в эпиграф, в некотором смысле лукавы. Евгений Александрович сполна поквитался своим творчеством не только с оппонентами былых времен. От лица поколения он рассчитался со всем, что было в прошлом страны случайного, наносного, постыдного. И в первую очередь – с самодержавием партийной номенклатуры. «Сам Кремль сбежал от нас угрюмо в кремлевский замкнутый мирок». Поэт жестко обличает номенклатуру, продолжающую притязать на роль духовного пастыря общества, хотя оно меняется прямо на глазах. Он и его ровесники, не прячась, говорят в полный голос. Их слушают, им внемлют. О том времени сказано и написано немало, оценки выставлены. Но вот обратная сторона до сих пор не выслушана. Какие у нее, у власти, были резоны, когда она пыталась остановить обновление жизни, заглушить голоса тех, кто не хотел больше мириться с удушливым замкнутым мирком. С недавней поры у нас появилась возможность ознакомиться с партийными принципами и приемами не только по публикациям на страницах тогдашних газет, но и по запискам, жалобам (иногда доносам), стенограммам, десятки лет хранившимся под грифом «секретно». Российский государственный архив новейшей истории выпускает несколько серий книг, в которых публикуются закрытые ранее документы ЦК КПСС. К сожалению, тираж этих книг всего-то по 800–1000 экз., к тому же некая толика предназначается зарубежным исследователям. Так что ознакомиться с ними у широкой общественности вряд ли получится. Настоящая публикация подготовлена на материале двух изданий РГАНИ – «Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний» и «Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. Документы».

«Оттепель» – по сути, первая в СССР попытка формирования гражданского общества. Причем не сверху, как при Горбачеве или сегодня, а из народных (колхозных, лагерных, институтских) глубин. Власть уже не могла распоряжаться народом по-старому, по-своему, а по-другому не хотела и не умела; отсюда ее растерянность и шараханья. Последовательной, системной политики ей недоставало. И все слагалось по-старому, нередко все подчинялось капризам высшего должностного лица. Вот и «Наследники Сталина» Евтушенко были опубликованы по минутной прихоти Хрущева.
Монополия на духовное владычество стремительно уходила из рук партии. Надо было ситуацию понять, а, осознав,– принимать меры. Закаленные в закулисной и подковерной грызне, кремлевские мужи стали искать по аналогии заговор, групповщину. А что? Вот хотя бы задиристая поэтическая молодежь – вся почти одного возраста, из одного Литературного института, выступает часто вместе. Такие разные творческие личности, как Ахмадулина, Вознесенский, Поженян, другие авторы стихов, которые на слух воспринимались как некая «могучая кучка». «Наверху» решили, что закоперщик в компании – Евтушенко. Стало быть, с ним надо «работать» – где кнутом, где пряником.
После одного из вечеров поэзии у памятника Маяковскому (рампа Политехнического еще не была освоена) Хрущев возмущался (стенограмма от 25.04. 63):
– Вот все кричат – Женя! Женя! Так это кричат 15 тысяч оболтусов. Этих оболтусов на такое население Москвы нетрудно собрать. У нас тысячи убийц нераскрытых живет. Зачем им давать трибуну? Это отсутствие руководства и боязнь. Это трусость, что им аплодируют. Так зачем вы собрали? Это – банда. Говорят, что были и хорошие. Хорошие были, а аудитория была на стороне тех, которые против нас выступают. Потому что такой подбор, потому что честные люди, стоящие на позициях партийности, не шли туда.
В отличие от обличительного пафоса высокого руководителя, официальные документы той поры претендуют на объективность и анализ ситуации. Вот обзорная записка отдела культуры ЦК КПСС от 30.04.59, подготовленная для Е.А. Фурцевой, в те годы секретаря ЦК КПСС: «Из молодых поэтов особое внимание читателей привлекли первые сборники стихов Евтушенко, Федорова, Бокова, Агеева и др. Жизненный опыт и идейная зрелость молодых литераторов явно недостаточны. Это сказывается в известной односторонности их произведений, влечении к показу преимущественно отрицательного в жизни, прикрываемого якобы непримиримостью к недостаткам. В произведениях некоторых молодых поэтов проявились мотивы скептицизма, сенсационного обличительства. Особенно характерно это для стихов Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной».
Не прошло и полугода – Евтушенко удостоился отдельной записки. Она адресована М.А. Суслову, члену Президиума (Политбюро) ЦК. Речь о публикации в журнале «Октябрь» упаднических стихотворений Евтушенко, двусмысленные стихи! «Компании нелепо образуются», «Постель была расстелена, и ты была растеряна», «Мы, неузнанные друг другом, задевая друг друга, идем». Как можно писать такое, когда советские люди запускают в космос ракеты!
Властная вертикаль отреагировала внушением автору стихов в секции поэзии московской писательской организации.
В мае 1963-го, на Всесоюзном совещании молодых писателей,– очередная выволочка. Секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов докладывает руководству, что участники совещания «единодушно поддержали идейную критику тех литераторов, которые пытались примирить две идеологии, утвердить формалистические поиски в нашей литературе, поссорить поколения. Критике подверглось творчество Евтушенко…»
Масла в огонь подливали публиации поэта и о поэте за рубежом. Итальянская газета «Иль Джорио» в феврале 1962-го назвала Евтушенко главой советских «сердитых» (наравне с Аксеновым). Вина не столько «политиков», сколько «старых бород» из Союза писателей, что «на шею автора «Бабьего Яра» пытаются накинуть уздечку». «Евтушенко – поэт-пророк», утверждал в марте 1963-го французский журнал «Эль».
Между тем Евтушенко успешно создавал антологию утраченных иллюзий. Он давно исповедовал принцип, который отчеканил в 1970-м: Эпохи судья, осуди беспощадным судом сначала – себя, а эпоху – потом. Но в Кремле этому не особенно верили. Только требовали как можно большего соответствия сиюминутному курсу партии. Хрущев в марте 1963-го отзывался об авторе «Бабьего Яра»: «не сумел правдиво показать и осудить» фашистских преступников, обнаружил незнание исторических фактов, не проявил политической зрелости.
Идейная незрелость поэта проявлялась и в поведении, которое тоже было под бдительным оком. В литературной среде тех лет ходило немало слухов о выходках Евгения Александровича. Благо, действительные факты редко предавались печатной огласке. Его частые поездки за границу объясняли ангажированностью КГБ. Судачили о скандалах с братьями-писателями в ЦДЛ.
Мемуаристы пишут, что в те годы Евгений Александрович был склонен к импульсивным поступкам, добрым или дурным, но особого зла, памятного на всю оставшуюся жизнь, вроде бы никому не причинил.
«Мне приходится выбирать средний путь между ложью и правдой»,– признался поэт одному собеседнику. Этот иллюзорный путь ему предстояло искать еще долго. Думается, он и сегодня занят тем же самым. Как, впрочем, каждый из нас. Потому что у каждой эпохи свои заморочки.
Владимир Ворохов
Автор выражает благодарность сотруднику РГАНИ Борису Ивановичу Гусеву за помощь в сборе материала