СРЕДА УПРАВЛЕНИЯ. С ВЫСОТЫ ФИЛОСОФИИ
КОНЕЦ СОЦИАЛЬНОГО РАБСТВА

Виктор ИЛЬИН, профессор, доктор философских наук

(Из книги «Демократия или диктатура, или О конструктивности социального выбора в России»)

1. Слагаемые успеха
Самодостаточный мир державно-народного партнерства, сотрудничества налаживается свертыванием идеологического мифа о «цивилизационной особости» России. Как там у В. Соловьева: «Наша внеевропейская или противоевропейская преднамеренная и искусственная самобытность всегда была и есть лишь пустая претензия: отречься от этой претензии есть для нас первое и необходимое условие всякого успеха».
Первое и необходимое условие успеха найдено. Второе и достаточное его слагаемое заключается в активном, направленном использовании мирового опыта социального устроения, абсорбируемого ФСК – фундаментальными социальными константами.
В народно-государственном теле России, указывает Г.В. Флоровский, «имеются островки и оазисы и Европы, и Азии» – не как «придатки», а как «живые члены единого тела». Применительно к восстановлению или оформлению в России живой ткани народной гражданской жизни это означает увязывание либерального порядка (европейское начало) с державной мощью (азиатское начало).
Иначе говоря, мораль и желательность в нашей общественной практике требуют апеллировать к неким жизнеустроительным оптимумам, апробированным инвариантам, выражающим стиль, строй максимально отлаженного (сопоставительно с идеалами) существования, согласованного с императивами почвы (ареал самоутверждения народа).
Например, демократический канон – максимальное вовлечение, волеизъявление, участие – социально универсален. Это – ФСК. Однако на масштабных пространственных контурах как тип социальной организации он должен быть скомпенсирован каноном оперативности управления. Так вырабатывается оптимальная стратегия, связанная с воплощением принципа минимакса, предписывающего участникам исторического процесса стремиться к наиболее достижительным, гарантийным, успешным линиям поведения в конкретных условиях (минимакс: минимум издержек – максимум результатов. – Прим. ред.).
Новое общество упрочивалось с развертывания на Западе индустриальной революции, стимулировавшей переход от экстенсивной земледельческой к интенсивной промышленной культуре. С социально-политической точки зрения этот переход опосредовался сдвигом от абсолютизма к гражданскому обществу. На цивилизационной площадке того времени Россия, к несчастью, не играла. Ее ответ на фронтальный вызов Европы – самодержавное охранение.
2. В чем слабость государства
Ситуация повторяется. Новейшее общество упрочивается с развертывания постиндустриальной революции, стимулирующей переход от индустриальных к информационным технологиям жизнеобеспечения. Социально-политической подкладкой их укоренения является дальнейшая демократизация. Перед нами случай, когда пути технологического и социального развития не расходятся: натурально, одно подстегивает другое.
Суть в том, что в современном динамичном мире с непредсказуемо быстро меняющимися технологиями государство единолично и единосущно не способно выступать агентом модернизации. Стратегическая негарантированность эффективности тех или иных починов исключает участие государства, реализующего крупногабаритные инвестиционные проекты в сфере высоких технологий, в качестве такового (агента) в силу серьезных рисков.
Основным субъектом инновационной деятельности становится частный бизнес, помочь в реализации назначения которого государство может, лишь создавая максимально благоприятные предпосылки для инициативы. Но это и предполагает сознательное обращение к творчески плодотворному гражданскому состоянию демократии.
Злопамятность, не исчезая на расстоянии, позволяет квалифицировать как близорукие действия отечественных самодержцев:
– Хрущева, свернувшего курс «оттепели»;
– Брежнева, погрузившего страну в беспросветный застой (прирост национального дохода с 1964 г. по 1982 г. снизился с 9% до 2,6%; народное хозяйство столкнулось с нехваткой трудовых ресурсов для освоения новых экономических зон);
– Горбачева, прервавшего страновую реформацию консервацией ортодоксии;
– Ельцина, Путина, озадаченных выстраиванием олигархической вертикали власти с горизонталью самоуправленческого запустения.
3. Киты глобализации
Глобализация новейшего хозяйствования крепится на трех китах:
– дерегуляция внутренней экономической деятельности, начиная с финансовых рынков;
– либерализация международной торговли, инвестиций;
– приватизация компаний общественного сектора.
В свою очередь, «киты» фундируются «правами человека» (с задачей соблюдения которых не справился СССР, подписавший в 1975 г. заключительный документ Хельсинского совещания глав государств по безопасности и сотрудничеству в Европе), «частной инициативой», «свободной конкуренцией», «соревновательностью», «гарантиями» – т.е. демократией.
В России гражданское наполнение демократических процессов сводится пока к полумере властного регулирования и администрирования через восстановление подобия ленной системы, института кормлений, присмотра за магистральными финансовыми потоками. Все это было. И чем завершилось, известно. Потому и не теряют остроты ранее нерешенные проблемы:
– как быть конкурентоспособным (теперь уже в глобальной экономике);
– как обустроить народ, пока неинтегрированный в глобальную экономику.
Не знаем, какие частные решения проблем предложит правительство, но точно знаем, что в общем их надо искать в русле не патернализма, этатизма, автократизма, но исключительно демократии.
Демократия с отрешенных доктринальных высот – концепт сложного свойства, выражающий объемное, эшелонированное социальное состояние, вся мера гражданской и персональной вместимости которого покрывается предикатами «инициативность», «защищенность», «раскрепощенность», «привольность». Сложность вопроса его (состояния) установления в житейском опыте предопределила неоднозначное отношение к нему как искомому.
4. Изъяны
Далеко не у всех классиков общественно-политической мысли отработалось восприятие демократии как блага, потворствующего гражданскому росту. Сошлемся в данной связи лишь на Платона («при демократии царит своеволие и беззаконие»), Руссо («демократия возможна в обществе, состоящем из богов»), Канта («демократия неизбежно есть деспотия»), Шиллера («большинство – это глупость; разум всегда у немногих»).
Не пускаясь в продумывание аргументов и допуская, что каждый критик обсуждаемого предмета по-своему и по существу, вероятно, прав, обратим внимание на способ выработки оценочного суждения о демократии. Бросается в глаза его (суждения) провоцированность идеалом. Вновь вспомним Канта, у которого идеал есть «для разума прообраз всех вещей, которые как несовершенные копии заимствуют из него материал для своей возможности, и, более или менее приближаясь к нему, все же всегда бесконечно далеки от него, чтобы сравняться с ним».
С позиций идеала бесспорно, что демократия как форма правления несовершенна. Несовершенна даже, казалось бы, в столь традиционно решенной для себя проблеме, как права человека. Однако же что тогда говорить о монархии, тимократии (власть состоятельных. – Прим. ред.), олигархии, аристократии, иерократии (власть священнослужителей. – Прим. ред.), клептократии (власть коррупционеров. – Прим. ред.), геронтократии и т.д.?
Принимая шеллинговскую дистинкцию философии на негативную и позитивную, уточним: последняя выносит вердикт с позиций воплощения идеала. Когда мыслитель (критик) движется в фарватере богоуподобления «хочу того, что находится над сущим», любая конкретно историческая форма может быть оспорена. Высокое моральное сочувствие подобной линии обеспечено. И только.
Отсюда, по исключению, правильно принять диспозицию негативной философии, судящей с позиций не идеала, а рефлективного просмотра мира. Здесь нельзя не отдать должного глубине мысли Черчилля: «демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных».
Человечество творит свою культуру неверным внутренним актом, из состава которого исключены сердце, совесть и вера. Политическое зодчество не может питаться ни «сердцем», ни «совестью», ни «верой». Как говорил Камю, «в ком есть благородство, политикой не занимается». Политическое зодчество обязано питаться «потребностью», «интересом». Тогда оно будет не больным, а здоровым, не мнимым, а реальным.
Капитальный же источник здоровья, реализма в политическом зодчестве, – демократия, точнее всех прочих управленческих форм им («интересам», «потребностям») отвечающая.
Жить – значит делать выбор. Вне демократии его делают за нас. При демократии его делаем мы. Вне демократии «право каждого простирается так далеко, как далеко простирается определенная ему мощь» (Спиноза). При демократии право каждого сообразно собственной мощи связывается коллективным правом. Как утверждал Милль, так называемое демократическое самоуправление «не есть такое правление, где бы каждый управлял сам собою, а такое, где каждый управляется всеми остальными».
5. Прелести
Демократия не означает правление всех (охлократия), она означает правление через заявление интересов всеми и каждым. В последнем – «цимес» данной формы социальности, стреножащей:
– радикализм; например, тактика «прямого действия» в анархо-синдикалистской редакции того же Сореля – «когда становишься на почву мира, тебе уже не грозит никакое критическое опровержение»;
– нигилизм; борьба за «разрушение существующего», бунтарская элиминация наличного позитива;
– схематизм; подгонка действительности под умозрение, например, реформатор Сперанский вырабатывал принципы, которые не выносила жизнь и уповал на народ и правительство, которые, по его понятию, должны (!) понять и принять их, сделав руководством существования;
– волюнтаризм; «математическое» конструирование действительности с привкусом максимализма, например, приснопамятный Хрущев спрягал небезызвестное «богатства польются полным потоком», а в ходе процесса над Рокотовым ограничивал: «Мы в коммунизм с большой ложкой и вилкой не пустим» (непосторонний вопрос: кто и как меру-то устанавливает?);
– апофатизм (убежденность в принципиальной непознаваемости реальности. – Прим. ред.); дереализация, недоверие миру – уход из него в масках отречения, пьянства, странничества, гордыни, отшельничества, пустынничества, аскетизма;
– якобинизм; насильственное перекрытие реалий по революционно-авантюрным эскизам;
– идеализм; одиозная интенция превзойти прозу жизни, проскочить профанное устроительным прорывом; реальное при этом считается онтологически ущербным, несакральное – игнорируемым; столь скудный запас идей, концептуально закрепляющий любую превосходную форму общественного устройства, требует между тем незаурядного, стоящего выше всего, даже выше закона своего воплотителя; так Угрюм-Бурчеев, начертивши прямую линию, замысливал «втиснуть в нее весь видимый и невидимый мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево»; и притом сделавшись «благодетелем человечества».
6. Без альтернативы
В политике печально отсутствие дееспособности, – вербальная обработка очевидностей в тривиальных казусах Керенского, Горбачева. Но не менее печально идеальное с чистой совестью прожектирование, неизбежно влекущее гражданское преступление. Точно по данному поводу – у Ремарка: «палачи и убийцы всегда делают свое дело... по идеальным соображениям, а значит, с отменно чистой совестью».
То, за что превозносят демократию, следует помнить гораздо лучше того, что в ее случае вспоминать нежелательно.
В высокой обществоведческой доктрине, видимо, две проблемы, составляющие камень преткновения непредвзятых исканий (аналогами их в точной науке выступают проблемы типа проблемы Гольдбаха, картановой проблемы, проблемы, покрываемой парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена и др.):
– проблема эффективной, гуманитарно оправданной, совместимой с правами человека коллективной собственности (не беря в расчет экзотические варианты инициированных социальных структур – тех же старообрядческих, толстовских коммун);
– проблема отмирания (упразднения, ликвидации) государства.
До сих пор все надежды абстрактного социального конструирования связывались с допущением положительного их (проблем) решения: радужные виды на будущее прокламировались объективацией коллективизма и безгосударственности. Однако выявилось: групповая собственность как базис жизнепорождения в хозяйственном отношении не эффективна – как подмечал Розанов, «воображать легче, чем работать: вот происхождение социализма»; в правовом отношении она порочна. Безгосударственность же при вступлении человечества в фазу дефицитного мира, обострения соперничества за жизненные пространства, источники питания, энерго-, гидро-, био-, экоресурсы утопична.
Следовательно, идеалы обобществления, коллективной собственности на средства производства, реального народовластия, непосредственного общественного самоуправления несбыточны (с точностью до современного уровня трактовки и понимания). Но если в нашем мире лишь государство обеспечивает национальный интерес как во внешней, так и внутренней сфере, какое противоядие и в чьем лице ему (государству) находится?
Альтернатива «этатизм – демократизм» снимается нами в пользу второй возможности.
7. Новые ориентиры
С предельной ясностью выразим: институт демократии с позиций каким-то способом вводимых идеалов (не говоря, правда, о других формах государственного строя) несовершенен. Несовершенство сказывается в регламентах сочетания свободы и равенства как социально-политических ценностей. Нередко уязвимы неотделимые, неотчуждаемые права личности, не проводится принцип разделения властей (децентрализация власти в гражданских и культурных сферах), не инспирируется расширение участия масс в политической деятельности, провоцируется опасность раскола общества, недостижимость компромисса, имеет место манипуляция общественным мнением, сознанием граждан.
Кроме того: непосредственная демократия как коллегиальный ресурс выработки прямых решений (плебисцит, референдум, митинг, собрание) затратна, неоперативна, манипулятивна; представительная демократия как способ делегирования полномочий вне явного участия фильтрует убеждения, часто предрешает (лоббируемый) выбор, нередко навязывает волю большинства меньшинству (могущим быть значительным), подрывает принцип автономии личности.
Все это так. Реальное народовластие – прямое самоуправление граждан – в нашем высокоинституциальном, специализированном, бюрократизированном, профессионализированном мире невозможно. Но возможна корректировка народной волей инициатив правящих элит. Главное иметь контрфорс, исключить из арсенала устроительных технологий абсолютизм, деспотизм, авторитаризм, беды, пороки, протори, перед которыми все отступает.
Свобода обретается в гарантиях, удостоверениях, правах, а не в вымоганиях. Стержень адекватного социального строя – правооформленная конкуренция, конституционно закрепленные либеральные свободы, иррадиация полномочий, народно-выборная легитимация.
Сказанное навевает: как гражданский принцип лишь демократия направляет в сторону общественно-полезной, социально сбалансированной деятельности, в рамках которой народ (а не, скажем, общественная палата) выбирает и контролирует власть.
И уж конечно, вряд ли что-нибудь может быть более нежелательным для судеб нации, чем комбинация алтарь и трон, религия и монархия. Как заблуждался «конкретный метафизик», «онтологический символист» Флоренский, третируя политическую свободу масс в государствах с представительным правлением! Разве лучше самодержавный абсолютизм (всех мастей) с отеческим: «Все должно исходить отсюда»? Так, указывая на собственную грудь, говаривал Николай I, но мог говорить любой сатрап на державе.
Пора понять: социально-политическая алеаторика канула в Лету, потенциал развития общества через волюнтарную мобилизацию сверху (в чем, в общем, может преуспеть администрирование) безнадежно исчерпан. Если брать Россию, последнее выявилось еще к 1970-м годам. Теперь требуются новые ориентиры, нестандартные для нашей политической истории рычаги мобилизации воспроизводства жизни.
Таковыми, как свидетельствует мировой опыт (агрегирующий ФСК), являются качества человеческого капитала – мобильность, адаптивность, инновационность, интегрированность, – питаемые социальной инфраструктурой демократии: вовлечение, волеизъявление, участие через безопасность, образование, страхование, внутренний рост, гарантии.
Социальное рабство нельзя более ставить на благо прогресса.