СРЕДА УПРАВЛЕНИЯ. ДЕМОКРАТИЯ
ОБРАЗ ДЕМОКРАТИИ КАК ФАКТОР САМООПРЕДЕЛЕНИЯ РОССИИ

Процесс поиска современной Россией своего места в мире подчиняется не только внутренним, но и внешним детерминантам, причем влияние последних на всем протяжении 1990-х гг. было, пожалуй, определяющим. Социологические исследования, проведенные в 90-х годах, в рамках совместного российско-американского проекта «Демократические ценности в структуре массового сознания» продемонстрировали определенный исторический оптимизм демократических ожиданий. В конце XX века преобладания авторитарного сознания в молодой российской демократии не наблюдалось.

По результатам статистических исследований, около трети респондентов выразили приверженность демократии. Основная масса заняла промежуточную позицию, что давало основание считать ее потенциальным ресурсом поддержки демократических институтов. Полученные данные фиксировали, что первая половина 90-х гг. была временем увлечения россиян западным опытом, сопровождающимся настойчивыми попытками переноса на российскую почву различных образцов и моделей зарубежного происхождения. Многие россияне в этот период искренне верили, что после того, как Россия подведет черту под своим коммунистическим прошлым, западное сообщество немедленно введет ее в свой круг и поможет нам в кратчайшие сроки достигнуть такого же уровня процветания, на котором находится оно само. Культурно-историческая самоценность России при этом отвергалась как нечто ретроградное, препятствующее воссоединению страны с «цивилизованным» миром. Точно такой же подход утверждался и во внешней политике, из языка которой фактически исчезли понятия национального интереса. Россия стремилась быть максимально уступчивой и предупредительной, чтобы заслужить уважение своих новых «друзей».
Но дальнейшие исследования показали нарастание степени критичности и разочарования самих демократически ориентированных сил (до 70%) в той демократии и власти, которая пришла к управлению после Августа 1991 года. Все больше накапливалась неудовлетворенность той формой демократии, которая вела в итоге к ослаблению государственной власти, усилению внутриполитических раздоров и, соответственно, политической эволюции в самых неожиданных направлениях. Но самым тревожным моментом, зафиксированным еще в середине 90-х годов, стало то, что представители государственного аппарата по сравнению с различными социально-профессиональными слоями России, которые ощущали свою беспомощность и малоэффективность институционального и личного влияния на политические процессы, почувствовали свою корпоративную самоценность и удовлетворенность ходом тех «реформ» и фактически стали доминировать в качестве опоры политических решений и действий политической власти. Именно сила и власть аппарата, положительное социальное самочувствие чиновничье-номенклатурного сословия служили мощным потенциальным индикатором «готовности» самой власти к тихому авторитарному перерождению. Реальная практика показывала необоснованность и наивность многих демократических ожиданий, что стало приводить к формированию консервативной волны, лейтмотивом которой было возвращение от западнических увлечений периода становления демократии к «исконно российским» представлениям, нравственным устоям и образу жизни.
Под влиянием серьезных трансформационных трудностей, стали значительно меняться и акценты в представлениях о демократии, не совпадающих с рациональным западным дискурсом. Так, согласно данным Института комплексных социальных исследований, полученным в ходе анализа массового сознания в 2003 году, 60% опрошенных респондентов отрицали важность демократии как ценности и только 29% ее признавали. Критический настрой к воплощению демократии в России более всего проявляли люди зрелого возраста (старше 40 лет) и более бедные. Основа такого критического настроя – усугубление проблем бедности, необеспеченность роста уровня жизни и отсутствие реализации социально-экономических прав. Существенную роль в снижении ценности демократии в массовом сознании играет элитизация политики: только 20% респондентов верят в действенность демократических процедур, 60% демонстрируют неверие. С 1995 по 2001 годы треть россиян разочаровалась в ценностях демократии и ее идеалах, прирост ее сторонников составил всего 6%.
Очень важная составляющая образа демократии – «равенство всех перед законом» – признается высшей ценностью, однако отношение к соблюдению законов реализуется весьма прагматично – только 18% согласны быть законопослушными гражданами, 47% готовы соблюдать закон, если сама власть будет его соблюдать, а 30% считают категорию справедливости выше закона. В этом отношении интересно подмеченное учеными-социологами влияние социокультурных факторов на понимание категории «право» российским населением. Так, в частности, отмечается, что в русской культуре «христианская мораль традиционно стоит выше закона и права как механизмов внешнего принуждения к соблюдению правил общежития. Более того, и власть, и закон оцениваются людьми именно с духовно-нравственных позиций, независимо от того, сознают они это или нет… Поэтому для русского человека важно не только и не столько само по себе «право», сколько «правда»».
Безусловно, процесс формирования образа демократии далек еще от завершения, но одно обстоятельство бесспорно – в сознании россиян демократия сегодня предстает такой формой организации политической власти, которая, прежде всего, гарантирует социально-экономические права граждан и ведет к достойной жизни; обеспечивает законность и порядок; реализует социальную справедливость в обществе. Словом, демократично то, что справедливо.
В середине 90-х годов многие россияне приходят к убеждению, что западный путь развития, при всех своих привлекательных сторонах, для России неприемлем и в наших условиях не может быть реализован. Весной 1998 года к тезису «Россия – особая цивилизация, и западный образ жизни в ней никогда не привьется» присоединились примерно 68% респондентов, в октябре того же года – 71 %, в 1999 г. – 78%. Одновременно доля считавших, что Россия должна жить по правилам, принятым в современных западных странах, сократилась примерно на треть – с 30% до 21-22 %.
Так, исследования, проведенные социологами из компании «Ромир мониторинг» и Агентства региональных политических исследований выявили следующие распределения ценностных оснований для построения национальной идеи в современной России: (в %)
Как видно, жесткого противопоставления идеологических ценностей нет. В группе сторонников демократии 69% опрошенных поддерживают идею патриотизма. В целом, чувство любви к Родине акцентируют сторонники всех идейных направлений.
Демократические ценности ставят во главу угла люди в основном хорошо образованные, со средним уровнем доходов, в возрасте от 25 – 55 лет. А среди тех, кто предпочитает патриотизм и державность, значительно больше пенсионеров – 36% и 34%, они хуже материально обеспечены. Приверженцы социализма и коммунизма (в сумме они составляют 28%) старше всех – две трети из них – пенсионеры. Среди них больше всего людей религиозных и суеверных. Следовательно, социально востребованные идеи сегодня – это патриотизм, державность, демократические ценности, несколько отстают – социализма и коммунизм, вместе взятые. Такая пестрота и «гибридность» идейного самоопределения граждан блокирует формирование ценностного консенсуса в обществе и взывает к прагматическому типу политической риторики. Идейные основания для интеграции власти и общества пока не просматриваются.
В этом отношении интересно проследить, как с изменением образа демократии и снижением симпатий к либерал-реформаторским политикам, нарастает тенденция антизападных настроений. Первоначально эти сдвиги в общественном сознании имели характер внутреннего самоутверждения, в основе которого лежал комплекс слабости, недостаточности позитивной цивилизационной идентификации. Чувство оскорбленного национального достоинства, разочарование в Западе, обида на него, подозрения в отношении его намерений стали фактором, объединяющим значительную его часть в остальном глубоко расколотого населения России. Если в 1995 году отношение к США было в основном положительным у 77,5% респондентов, а отрицательное только у 9%, то в 1999, в разгар военной операции в Югославии, уже почти половина населения – 48,9% опрошенных считала США врагом России. Почти 12% придерживалось такого же мнения и в отношении НАТО. И дело здесь не только в геополитических интересах на Балканах или в традиционных культурно-исторических связях с Сербией, которой в России не могли не сочувствовать. Значительно более важно то, что «гуманитарные бомбардировки» совершенно развеяли широко распространенное мнение со времен «перестройки», что «западный империализм» – миф, изобретенный советским режимом в своих конъюнктурных целях. Россияне увидели, что Запад присвоил себе право «наказывать» и готов «продавливать» свою точку зрения, не считаясь ни с какими жертвами. Силовые действии США и их союзников психологически проектировались россиянами на самих себя. В результате образ Запада в российском самосознании стал прочно ассоциироваться с фактором угрозы. Последние события в Ираке, связанные с силовым «принуждением к демократии», которые привели к значительной эскалации конфессионально-этнических противоречий в регионе, вызвали негативное отношение россиян к внешней политике США, представших в их глазах инициатором непредсказуемых потрясений. Негативная аура США в известной степени распространилась и на их стратегических союзников, в совокупности составляющих Запад как особый геополитический субъект и олицетворяющих собой то, что обычно называют «политикой Запада».
В этом отношении интересны исследования цивилизационного сопоставления «Мы – Они», проводившегося Институтом комплексных социальных исследований РАН в последние годы. Респондентам предлагалось ответить на вопрос, какие относящиеся к различным аспектам социальной и политической жизни моменты вызывают у них преимущественно положительные, а какие – отрицательные реакции (впервые с 2000 г.) В частности, в восприятии ключевых слов-компонентов, используемых для формулировки цивилизационных и геополитических ориентаций российского общества – таких, как «Запад», «Америка», «Европа», «Азия» и др. Сопоставление баланса симпатий и антипатий по каждому из них выявило значительное тяготение россиян к Европе. Уровень положительных реакций в этом случае был наивысшим (он приближался к 85%), что примерно на 29% лучше показателей Америки и на 20% Азии.
Суммируя столь противоречивые реакции россиян по отношению к западным странам, включая США, можно сказать следующее – в общественном сознании сегодня явно существуют два его модуса – эмоциональный, связанный с чувством национального унижения и идентификационной неопределенности, и прагматически-рациональный, суть которого состоит в том, что самое разумное – это не ссориться с Западом и США, а еще лучше дружить. Соображения безопасности предопределяют курс на умеренные прозападные, рациональные позиции. Несмотря на отчетливо выраженный в общественном мнении синдром «державности» и сильной международной политики, в России не популярны конфронтационные модели поведения с внешним миром. Показательно, что лишь 23% населения рассматривают противостояние Западу как идею, способную сплотить российское общество во имя достижения общих целей. Россияне трезво отдают себе отчет, что страна не в состоянии вынести бремя экономической и политической сверхдержавы. Российское общество на рубеже тысячелетий является сторонником «достойной самостоятельности». Позитивно относится к сотрудничеству как с европейскими странами, так и с азиатскими, стараясь идти свои путем, не вмешиваясь в чужие конфликты и не быть никому ничем обязанным.
Лариса Никовская, ведущий научный сотрудник ИС РАН