Архив:

 

НАША ВЛАСТЬ:
ДЕЛА  И  ЛИЦА
№ 6
"СУДОСТРОЕНИЕ"
2005 г.

СРЕДА УПРАВЛЕНИЯ. СОЦИОЛОГИЯ
Оксана Гаман-Голутвина: «Наша элита неэффективна»

Стратегию развития любого общества определяет, прежде всего, его элита. О современной российской элите в беседе с корреспондентом «НВ» рассуждает доктор политических наук, профессор Российской академии государственной службы при президенте РФ О.В. Гаман- Голутвина.

— Оксана Викторовна, предлагаю для начала определиться с понятием «элита».
Оно имеет множество толкований. В обыденном языке это понятие сочетает разноплановые ассоциации. С одной стороны, это те, кто где-то там — наверху. С другой стороны, — те, кто управляет, и с третьей, — кто занимает наивысшие позиции в имущественной иерархии. В рамках социально-гуманитарного знания трактовки конкретнее. С точки зрения культурологии, элита — это сообщество наиболее одаренных, достойных, выдающихся представителей общества. Для социолога — это люди, занимающие наивысшие позиции в социальной иерархии. А вот для политолога элита — это, прежде всего, сообщество людей, обладающих властью, принимающих ключевые решения в области политики. Кроме политической элиты в обществе всегда есть экономическая и интеллектуальная, а также профессиональные элиты. Что касается отличий между ними, то в круг профессиональной элиты не может войти человек, не имеющий специального образования и опыта работы по избранной специальности, в то время как вхождение аутсайдеров в политическую элиту — дело нередкое. Одним из самых ярких примеров успешного вхождения аутсайдера во власть — карьера бывшего голливудского актера Рональда Рейгана. Из российских примеров последнего времени (впрочем, не слишком успешных) можно вспомнить алтайского губернатора Михаила Евдокимова. Что касается структуры политической элиты, то она включает две категории: публичных политиков-лидеров, выдвигающихся на выборах (например, Владимир Путин), и администраторов (руководители президентской администрации).
— Мы определились, что элита — это избранная часть общества. Какие критерии определяют эту избранность в нынешней России? Как они видоизменялись на протяжении последних 15 лет?
Российские реформы в области элитообразования, проведенные в 1990-х годах, можно считать величайшей революцией, поскольку они изменили историческую традицию, доминировавшую в России на протяжении последних 500 лет. В этом смысле события 90-х знаменуют революцию многократно более глубокую, чем революция 1917 года. Объясню. Дело в том, что Московское государство, Российская Империя и Советский Союз не представляли собой чего-то качественно отличного друг от друга. Это были исторические модификации одного и того же типа государства и, соответственно, одного и того же способа формирования элиты. Системообразующим основанием этих трех государственных образований была конструкция, определяемая историками как «служилое государство». Принципиальной особенностью этой конструкции была всеобщность обязанностей всех социальных групп, в том числе элитных, перед государством. Политическая элита в рамках служилого государства формировалась исключительно в недрах государства и совпадала по составу с высшим эшелоном административно-политической бюрократии. Боярство, дворянство, советская номенклатура представляли собой три модификации одной и той же модели рекрутирования элиты.
— В чем непосредственно изменилось элитообразование в течение 90-х годов?
Существуют две основные модели формирования власти. Одну из них можно назвать бюрократической, когда власть и собственность разделены. Вторую модель можно назвать феодальной или олигархической, она основана на слиянии власти и собственности. В 90-х годах как раз изменилась сама модель элитообразования. На смену «служилому» классу пришла олигархия. Политический истеблишмент стал формироваться под значительным влиянием бизнес-элит. В России этого не было никогда, за исключением коротких периодов истории Великого Новгорода и Пскова. На Западе же, например, до начала ХХ века превалировала модель слияния власти и собственности. Влияние бизнес-элиты на процесс принятия ключевых решений там было более сильным, чем у нас, и сегодня влияние бизнеса на формирование политического истеблишмента и процесс принятия политических решений в целом весьма значителен.
В России первая половина 90-х годов характеризовалась борьбой олигархии и бюрократии. Пиком их противостояния можно считать события 2 декабря 1994 года. Напомню, что тогда служба безопасности президента РФ, руководимая Коржаковым, положила лицом в снег охранную группу «Мост». Этой акцией банкирам было указано на их место во взаимоотношениях с государством. Это была победа типичной бюрократической группы, при том, что Ельцин, несмотря на его номенклатурную биографию, — не бюрократ, а публичный политик. Победа олигархической модели в этой схватке совпала с президентскими выборами 1996 года. Перед самыми выборами бюрократическая группа Коржакова была выброшена из власти, поскольку Ельцин не был уверен в том, что бюрократия сможет обеспечить ему победу на выборах. Но выиграть выборы Ельцину помогли именно олигархи — с чем и была связана его переориентация на них. Не случайно правительство, сформированное сразу же после президентских выборов, представляло собой сообщество отраслевых лоббистов, представлявших различные олигархические группировки. Эта модель доминировала до кризиса 1998 года, который был не побочным результатом приватизации государства олигархами, а непосредственным следствием этой приватизации. Дефолт способствовал дискредитации политического класса олигархической выпечки.
После лета 1998-го мы наблюдали новый виток противостояния бюрократии и олигархии. В качестве лидеров бюрократической элиты выступали тогда Примаков и Лужков. Но они проиграли оппонентам информационную войну. Однако дело бюрократии не пропало — на смену Примакову и Лужкову пришла новая генерация бюрократии в лице Владимира Путина и его команды. Парадоксально, но пришедшие к власти президент и его сторонники как ставленники олигархов в полной мере продемонстрировали, что не готовы играть роль марионеток олигархии. Что касается последних, то, как известно, «иных уж нет, а те — далече». Однако не стоит интерпретировать нынешнюю внутреннюю политику как тотальное наступление на олигархов. Число олигархов и их состояния при Владимире Путине увеличились.
Поэтому адеватным реальному состоянию является представление о современной элите, как включающей различные сегменты. Неоднородность персонального состава федеральной и региональной элит весьма точно характеризует противоречивые формулировки, циркулирующие сегодня в публичном дискурсе. Правые утверждают, что если Петр Великий был первым большевиком на троне, то Владимир Путин — гэбист в Кремле, репрессирующий крупный бизнес. Левые им отвечают: Путин — это Абрамович, загримированный под горнолыжника, а правительство Касьянова было кабинетом «олигофрендов» («друзей олигархов»). С одной стороны кажется, что правит бюрократия. Но с другой стороны, оказывается, что и федеральные, и регоиональные элиты пополняются сегодня выходцами из бизнес-среды в несколько раз быстрее, чем выходцами из силовых и специальных ведомств. По подсчетам социологов, приблизительно четверть состава нынешней российской элиты имеет за плечами военное прошлое. Однако тезис о засилье милитократии кажется неубедительным не только потому, что бывших предпринимателей (которые, как и разведчики, не бывают бывшими) ничуть не меньше в составе элиты, чем «силовиков». Дело в том, что немногие из бывших военных продемонстрировали свою эффективность в качестве гражданских управляющих. Это хорошо видно на примере региональных властных элит. Единственный пример успешного генерала в качестве губернатора — карьера Б. Громова.
— В чем функции элиты в современном мире?
Главная ее функция — принятие ключевых стратегических решений. Нашу элиту зачастую упрекают в несоответствии высокому статусу, ссылаясь на низкий уровень нравственности и тому подобное. Мне эти обстоятельства кажутся важными, но вторичными. Политическая мораль имеет свою специфику по сравнению с приватной. Главная проблема заключается в том, что наша элита неэффективна в принятии стратегических решений как во внешней, так и во внутреннней политике.
— В какой мере среда современной российской элиты конфликтна? Какие из существующих противоречий внутри нее Вы бы отметили в первую очередь?
Сам принцип трансформации позднесоветской номенклатуры в постсоветскую элиту заключался в распаде однородного образования на совокупность отдельных групп. Эти группы не просто не совпадали по своим интерсам, но были глубоко конфликтны: между ними шла «война всех против всех» — почти по Гоббсу. Внутренняя конфликтность была очень высока. Важнейшим предметом противоречий выступали не идеологические мотивы (хотя они тоже были), а доступ к эксклюзивным ресурсам. Борьба за власть и собственность — это ключевой мотив эволюции всей постсоветской элиты. При Борисе Ельцине государство являлось разменной монетой внутриэлитных битв. Элитные группы объединялись преимущественно по экономическим мотивам. Сегодня к этим противоречиям присоединились и более содержательные, например, значимой разделительной линией является позиция относительно роли государства в экономике и политике.
— Как бы Вы оценили меру ответственности российской элиты перед нашим обществом?
Повторюсь: главная беда постсоветской элиты — в слабой эффективности при принятии стратегических решений. Проблема имеет несколько аспектов. Глубина ее осусловлена тем, что идея развития общества не является безусловной ценностью для российского сознания ни на элитарном уровне, ни на массовом. В нашей стране воплощение идеи развития всегда было сопряжено с очень большими жертвами. Любые модернизации населению России стоили всегда слишком большого напряжения. Преобразования Петра I (строительство Петербурга, заводов и т.д.), так же, как и советская индустриализация, стоили жизни и здоровья нескольким поколениям. Хотя — и это следует особо подчеркнуть — задачи модернизации были не произволом власти, а являлись условием выживания общества в конкуренции с более успешными геополитическими соперниками. Для элиты осуществление многих модернизационных проектов сопровождалось чистками в ее среде, поскольку для осуществения модернизации требовался эффективный управленческий класс. Так было и при Петре I, так было и при Иосифе Сталине. Оттого элита всегда настороженно относилась к масштабным модернизационным проектам. Масштабная индустриальная модернизация, осуществленная в ХХ веке, потребовала колоссальных усилий и стоила немалых жертв. Истощение сил населения в ходе этой модернизации стало основной причиной упадка в 1990-е годы, когда был заключен своеобразный негативный консенсус относительно развития: кто воровал завод, кто — трубу, но все были при деле. Второй значимой причиной неэффективности элиты в реализации стратегии развития стала приватизация институтов государства. Ведь для того, чтобы успешно формулировать цели развития, необходимо идентифицировать себя с государством как синонимом общего блага. Между тем, при президентстве Ельцина, государство было растворено в корпоративных интересах. Но мне кажется, что период упадка подходит к своему окончанию: общество устало от стагнации. Ситуация в этом смысле меняется, хотя и очень медленно.
Дмитрий Алексеев