ПЕРСОНА НОМЕРА
Сергей Шойгу: «Мы беседуем, а система работает»

Многочисленные административные и управленческие реформы, прошедшие в нашей стране за последние полтора десятилетия, кардинально не затронули, пожалуй, лишь одно ведомство — МЧС России. И все эти годы его возглавляет Сергей Шойгу, которого по праву можно назвать «дуайеном» российского министерского корпуса. Перед отъездом Сергея Кужугетовича в Дагестан, куда он направился для оценки паводковой ситуации в ряде районов республики, с ним встретился корреспондент «НВ».
— Так уж получилось, что Ваше министерство — почти ровесник новой России. Что это: совпадение? Или появление специализированного ведомства было обусловлено другими причинами?
Катализатором появления российской специализированной службы спасателей, как мне представляется, стали Спитак и Чернобыль. И хотя до этого у нас тоже много чего случалось, — достаточно вспомнить Ташкент, Алма-Ату, Арзамас, «Маяк», — землетрясение в Армении стало первой крупной катастрофой у нас в стране, тогда еще в СССР, для ликвидации последствий которой были привлечены не только наши, но и зарубежные спасатели. И мы увидели, как спасательные службы должны быть организованы, какой должна быть медицина катастроф, какая должна использоваться техника. А у нас в то время кроме огромного желания спасти людей, оказавшихся в беде, были разве что лопаты, кирки, ну и бульдозеры с кранами. Видимо, именно тогда руководство страны укрепилось во мнении, что нам необходима специализированная спасательная служба. И к концу 1990 года вышло соответствующее постановление Совета министров СССР. Но поскольку все организационные процессы на союзном уровне шли тогда крайне медленно, в декабре Верховный Совет РСФСР принимает автономное от союзной власти решение о создании российской спасательной службы на правах государственного комитета. И 17 апреля 1991 года меня назначают руководителем Российского корпуса спасателей. Дальше, как говорится, — пошло-поехало, структура начала развиваться. Со временем пришло понимание, что одного корпуса недостаточно, что необходимы гораздо более масштабные силы. Что должна быть задействована наука, необходима система мониторинга, прогнозирования и предупреждения чрезвычайных ситуаций. Что нужно заниматься не только природными, но и техногенными катастрофами.
— Как отразился на процессе формирования службы спасения тот факт, что ведомство создавалось буквально с нуля?
Создавать у нас в стране что-то заново порой бывает гораздо легче, чем реформировать существующее. Когда, например, нам передали в ведение систему гражданской обороны, то из 30 принятых на баланс вертолетов смогли взлететь — и то после ремонта — только два. Остальные машины пришлось списать — восстановлению они не подлежали. В целом же 70% техники, доставшейся нам от гражданской обороны, было разукомплектовано. Когда мы стали поднимать первые полки этой системы, которые, кстати, были распылены по стране до невероятности, то на это уходило вместо положенных 72 часов 3-4 месяца. Но изношенностью фондов наши беды не ограничивались. «Доброй» традицией гражданской обороны, как Вы помните, было комплектование личного состава из числа военных перед отставкой и уходом на пенсию. К тому же вся существовавшая система была ориентирована исключительно на готовность к ядерной войне. Но вот случился Чернобыль, и она оказалась абсолютно недееспособной. Поэтому мы должны были переориентировать систему гражданской обороны на решение задач не только военного, но и мирного времени. Не должна такая группировка только тем и заниматься, что сидеть и ждать, когда разразится ядерная война. Готовиться к ней — это скорее задача министерства обороны. И потому нами было осуществлено плавное перепрофилирование структур гражданской обороны. Так что, повторюсь, создавать что-то с нуля порой бывает несравненно легче. Но зато ответственности при этом на тебя ложится гораздо больше. В том числе перед людьми, которых ты привлек на работу. Ведь те же многочисленные административно-управленческие реформы, длящиеся уже более 14 лет, не раз ставили под угрозу существование новых структур.
— И все же Ваше ведомство не «утонуло» в хаосе административных преобразований. Как Вы реагировали на многочисленные реформы? Насколько, принимая в них участие, в состоянии были вносить в них коррективы?
С одной стороны, реагировали, а с другой, — сами являлись двигателями каких-то реформ, которые считали правильными и необходимыми. За это время появилось множество законов, написанных и подготовленных в стенах нашего ведомства. Порой они непросто проходили наш парламент, тем не менее, принимались законодательной властью. Поначалу даже такой профессии, как спасатель, в стране не существовало. Не было даже тарифных ставок. Все это появилось лишь в 1993 году. А в целом за эти годы страна совершила бурный переход к рынку, пережила период сумасшедшей инфляции, обесценивания всего и вся. Да и сегодняшние реформы по степени риска можно сравнить, пожалуй, с реформами 1992—1993 годов. Но ведь кто-то должен был их начинать. Не наша прерогатива обсуждать, правильно ли проводятся эти реформы или нет. Наша задача — исправлять допущенные ошибки, если они привели к техногенной или иной катастрофе. Но то, что начатые реформы необходимы, для меня очевидно. Потому что они нацелены на более высокую социальную защищенность наших граждан, на дебюрократизацию чиновничьего аппарата. Наше чиновничество ведь занимает сейчас очень удобную для себя позицию. Когда СМИ и граждане ругают бюрократов, то объектом их критики становится обычно конкретный высокопоставленный чиновник, как правило министр или премьер. На самом же деле бюрократия в большинстве своем — это огромная обезличенная масса. Именно этот слой не восприимчив к переменам — ни к тем, которые исходят «сверху», ни к тем, что требуют «низы». И здесь нужны решительные меры. Во-первых, необходимо добиться оптимального состава чиновничьего аппарата как по количеству, так и, естественно, по качеству. Во-вторых, максимально — насколько это только возможно — лишить чиновников разрешительных и запретительных функций. И в-третьих, достичь безусловной прозрачности власти. Все это касается не только федерального уровня, но и территорий. Поэтому, передавая административные функции и полномочия из федерального центра на места, необходимо избежать перетекания всей этой бюрократии на региональный уровень.
— Недавно Вашими специалистами была завершена работа над первым в России Атласом природных и техногенных опасностей и рисков чрезвычайных ситуаций. Какие катастрофы подстерегают россиян? Какие из них наиболее вероятны? И насколько мы в состоянии избежать их или, по крайней мере, смягчить последствия?
Атлас создан для того, чтобы, осуществляя хозяйственную деятельность, не допускать ошибок в будущем. Например, не строить города там, где существуют риски природных и техногенных катастроф. Ежегодно мы прогнозируем основные риски. На первом месте, безусловно, стоит сейсмоопасность. Проблема тут заключается в том, что поначалу мы строили жилье и промышленные объекты в расчете на одну балльность, а потом наука переоценивала степень сейсмической опасности той или иной территории. В результате оказывалось, что много объектов возведены с учетом более низкой сейсмоустойчивости, чем требуется. Мы, естественно, предупреждаем об этом власть и население. Но не только природными угрозами полна наша жизнь. К сожалению, мы не замечаем многих других опасностей. В дорожно-транспортных происшествиях в России ежегодно погибает 30-35 тысяч человек. Каждый год у нас тонет 22-25 тысяч, горит 20 тысяч, травится «паленой» водкой еще 40-50 тысяч. В результате 130-150 тысяч наших сограждан уходят из жизни отнюдь не по вине природных или техногенных катастроф. Поэтому необходима кропотливая, ежечасная работа по обустройству нашей страны.
— Как «чрезвычайный» характер Вашего ведомства отражается на расписании Вашего рабочего, да и не только рабочего, дня?
Мой день начинается так же, как у всех остальных граждан. Если случается что-то серьезное, меня, конечно, тут же поднимут — в любое время суток, где бы я ни находился. Но качество службы спасения — это, прежде всего, слаженная работа всей системы. Пока меня «по тревоге» поднимают, на местах уже принимаются управленческие решения, заправляются самолеты, к месту происшествия выдвигаются колонны автотранспорта. Пока мне докладывают о случившемся, вся система уже работает. Вот прямо сейчас — пока мы беседуем — проходит большая операция по эвакуации граждан из населенного пункта на Бирюсе, а в Санкт-Петербурге горит корабль. Но ведь Вы видите — я никуда не бегу, не поддаюсь суете. Потому что работает система.
— Ваше ведомство готовится сейчас к Interschutz — ведущей международной выставке средств защиты и спасения при пожарах, катастрофах и стихийных бедствиях, которая вскоре пройдет в немецком Ганновере. Расскажите, пожалуйста, о российской экспозиции, которая будет там развернута.
Надеюсь, что она будет лучшей. За полтора десятилетия российская служба спасения стала одной из лучших в мире — как по квалификации кадров, так и по оснащению и организации. Об этом свидетельствуют не только многочисленные награды, которые российские спасатели регулярно получают на международных выставках, но и тот растущий год от года авторитет, который они завоевывают в ходе спасательных операций за рубежом.
Беседовал Юрий ФИЛАТОВ