Василий Тимофеевич Христенко родился в селе Большая Михайловка (Казахстан) 12 марта 1925 года. В действующей армии — с мая 1943-го. Войну закончил в звании старшины разведроты. Кавалер орденов Славы I, II, III степени, орденов Красной Звезды, Отечественной войны, награжден медалями «За победу над Германией», «За победу над Японией», «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги», «За взятие Вены».
Жена Ангелина Дмитриевна — учитель математики. В семье воспитываются два внука.
Христенко В.Т. — председатель Алтайского краевого Совета ветеранов Великой Отечественной войны.

— Василий Тимофеевич, как Вас застало известие о начале войны?
— По воскресеньям мы обычно собирались в школе, читали книги. Что еще было делать в деревне летом? Взял книгу, — как сейчас помню, это были «Записки итальянского солдата» — и пошел в школу. Там спокойно. Эту книжку прочитал и — домой. А тут такое, отец с матерью с порога в один голос: «Война, сынок, война с немцами!» Речь Молотова я не слышал — записки про другую войну читал. И скажу вам честно, тогда я толком-то и не понял, что произошло на самом деле, — молодой был, 16 лет. Я это известие воспринял как что-то от нас далекое, нереальное. Отец-то с матерью совсем иначе отреагировали — старшему, Георгию, 23 да мне 16… Ясно, что на фронт собирать… С утра в понедельник все стали собираться в военкомат. Там меня завернули, сказали, что придет еще твой черед. Расстроился ужасно Пришлось в школу идти. Повестка военкомата пришла в январе 43-го. Помню, нас посадили на сани и повезли в Павлодар. Мама мне полный полотняный мешок баурсаков наложила в дорогу. А как провожали нас? Да, наверное, как всех — рев стоял… Из Павлодара перебросили в Семипалатинск, в пехотное училище — офицера хотели из меня сделать. Но время такое было, — доучиться не дали, отправили на фронт, причем в самое пекло, на Днепр, за который шли ожесточенные бои.
— Ваш первый бой, расскажите о нем…
— Это уже за Днепром было, в мае 43-го, у села Бородаевка. Нас там двойным кольцом противник окружил, обстановка тяжелейшая... Они нас к реке давили, а мы пошли в наступление. Но сначала артобстрел был, противник готовил нам «приятную» встречу. Мне бы спрятаться, а я чуть ли не в полный рост поднялся. Понимаете, еще дома пытался представить, нарисовать даже, — какой он, взрыв на самом деле. И вот бегу в атаку под огнем, смотрю во все глаза. И запросто этот мой первый бой последним мог стать, если бы не старшина наш. Он нас, новичков, в буквальном смысле пас. Так вот, он как заорет вдруг: «Ложись, сопляк!» Но страха не было — до первого ранения. Это через несколько дней случилось. Мы в окопе сидели, свесив ноги. Понимаете, мы ведь всю эту «музыку» потом узнали — если снаряд перелетает или не долетает, хорошо слышно. А если в тебя точно летит — не услышишь. Так и случилось. Лейтенант наш как сидел, так его поверх окопа и срезало. А мне осколком в спину. Да на диске автоматном, который на ремне закреплен был, — дырища. Это меня, может быть, и спасло. Но все равно, с каждым часом мне все хуже и хуже. Пошел в санбат, а на пути — лужайка, прилег на секунду. Очнулся в санбате. Кто подобрал, — не знаю…
— 1418 дней и ночей пылал огонь войны. Что Вам запомнилось наиболее отчетливо?
— Это было в Венгрии. Получил задание — с разведгруппой пробраться вперед, разузнать, где противник, каков он? Была ночь. Выехали на двух броневиках и двух мотоциклах. Вдруг товарищ по плечу хлопает, мол, остановись, блеснуло что-то. Соскочил, и вдруг я слышу: «Хенде хох!». Автоматная очередь. Оказалось — в аккурат в засаду немецкую попали. Они в окопах сидели и заснули… Что тут началось! Мы — огонь, они в ответ. А темно — хоть глаз выколи. Венгерские гранаты выручили, в броневике лежали. У них особенность такая была — на корпусе пенек навинтованный, можно свинчивать гранаты одну с другой — две, три, сколько силы хватит бросить. Пулемет в броневичке вообще раскалился до невозможности. Немцы к деревне отошли. Мы отъехали назад, но через несколько часов с командиром роты на мотоцикле туда вернулись, и всю картину боя увидели, — светало…
Другой случай, — это когда у меня на глазах лучшего друга Мишу Лихачева убило, глупо все так получилось… Мы оставили бронетранспортер, шли вдвоем по опушке леса. Идем с Михаилом, разговариваем. И откуда он взялся, черт его знает?.. Только и успел заметить белую кроличью шапку, — это хоть и весной было, но немцы на летнее обмундирование перейти не успели. Немец всего-то три пули выпустил, и кончились патроны. И все три в Михаила попали. А мы ведь рядом шли… Я на немца, бил его до изнеможения. Потом заставил Мишу на руках нести к бронетранспортеру. Там в лесу его и похоронили.
— Есть ли правда в расхожем ныне выражении «В атаку не ходят — в атаку гонят»?
— Нет, это сущая ерунда. Кто это выдумал? Да, в атаку подняться страшно. Этого, я думаю, никто из фронтовиков отрицать не будет, но чтобы гнали… Хотя… однажды наша разведгруппа поднимала роту в атаку. Эта рота еще засветло залегла перед немецкими траншеями. Наши головы не могли поднять, — такой шквальный огонь немцы открывали. На Украине, в 43-м это было. Один сержант, — тоже, кстати, из разведки, — как мы его не отговаривали, уперся, мол, сейчас я их подниму. Крикнул: «За мной!» и побежал. Метров десять успел, и срезало его. Подумали мы, подумали и решили по немецкой же траншее дойти до того места, где они окопались. А с пехотой договорились: как шум, стрельбу нашу услышите, тогда только поднимайтесь в атаку. Подошли вплотную, так, что речь отчетливо слышна была, и с благим матом давай их гранатами забрасывать. Немцы повыскакивали, вот тут наши и поднялись. В том бою практически никого из немцев в живых не осталось. Но фраза эта — мол, в атаку гнали — абсолютно лживая.
— Назовите, пожалуйста, Вашу любимую песню тех лет.
— О, песен мы много пели. И любимых много было, но самая, пожалуй, дорогая — это, конечно, «Землянка». Мы и старинные песни пели, и «Катюшу», и «Священную войну», и «Темную ночь», и «На позицию девушка провожала бойца».
— Какие газеты, книги, фильмы Вы читали, смотрели? Что оставило след в памяти?
— Читали газеты, когда на привале стояли. Центральных-то не было, а вот наша — 15-го отдельного мотоциклетного батальона — всегда с нами была. Меня для нее один раз даже под знаменем части сфотографировали. А вот насчет книг, — когда там их было читать? Если и выпадали минуты отдыха, так мы тогда сидя засыпали, — постоянно спать хотелось. Один раз, помню, вернулись с задания, командуют: «Отдыхать». Я только сел, не лег даже, и сквозь полудрему слышу: «Надо бойца одного в разведку отправить, поопытней. Кого? Называйте фамилию». Мой командир: «Ну, Христенко… Так он только пришел…» — «Поднимайте!». Меня давай расталкивать, а я тяну время, — хоть минуточку, да урвать.
— Как советские солдаты и Вы лично относились к гражданскому немецкому населению? И как оно относилось к Вам?
— Очень хорошо мы к ним относились. Как и они к нам. Правда, помню, в Румынии местные к нам подходили, все рога наши хотели увидеть. Оказывается, немцы им понарассказывали, что, мол, страшнее русских нет, что они все с рогами, еще какую-то чушь. Так им крепко в голову это вбили, что румыны в буквальном смысле пытались у нас рога нащупать.
— Каково Ваше отношение к Сталину — как к военачальнику, как к руководителю страны — в те годы и сейчас?
— Хорошее, — как было, так и осталось. Как военачальник, я считаю, он был на уровне. Были ошибки и у него. Но в принципе он руководил страной правильно. А ошибки — у кого их не бывает. Не считая, конечно, репрессий — это боль наша.
— В известной песне есть строчки: «…А значит, нам нужна одна победа, одна на всех — мы за ценой не постоим!» Сейчас, мысленно оглядываясь в то далекое прошлое, не думаете ли Вы, что наши потери могли быть меньше?
— Сегодня можно гадать и так, и сяк. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», — это еще Шота Руставели сказал. Сегодня легко судить. Я одно скажу: вечная слава павшим, а какой ценой мы вырвали эту победу — об этом сейчас, я считаю, незачем говорить.
— Где и когда для Вас закончилась Великая Отечественная?
— Война для меня закончилась под Прагой, в мае 45-го. А о капитуляции фашистов я узнал по пути на Прагу. Мы зашли в одно село, я на минутку забежал в избу воды попить, а там по радио чехи просят русских о помощи, мол, немцы собираются бомбить Злату Прагу, как они ее называли. И только-только мы выдвинулись снова в путь, налетает наш кукурузник и листовки разбрасывает: «Конец войне!» Это именно 9 мая было. Мы, конечно, все палить из пулеметов-автоматов начали, пилотки вверх подбрасывать, обниматься, орали, кто во что горазд.
— Ваша самая дорогая награда?
— Мне все мои окопные награды одинаково дороги. Их ведь просто так не давали...
— Почему, несмотря ни на что, мы победили? В чем истоки нашей победы?
— Как ни пафосно это прозвучит, нас спас русский дух, русская самоотверженность, любовь к Родине. Не было и нет в мире лучшего солдата, чем солдат русской армии — твердое мое убеждение.
— Каким было Ваше возвращение с фронта?
— Дома в Майкаине меня ждали мать, отец, сестра, старший брат. Он уже с фронта вернулся. Это было в июне 46-го. Я ведь успел и на Востоке с японцами повоевать. Мама меня как увидела, так молча на стул опустилась и плачет. Ну, а потом разговоры — на всю ночь…
— Поддерживаете ли Вы отношения с однополчанами?
— Естественно, — мне это, собственно, по статусу положено, не только по душе.
— Как Вы отмечаете 9 Мая? Какие слова произносите за праздничным столом? Сегодня у Вас есть возможность сказать их тысячам наших читателей.
— Обычно встречаю дома, но последние несколько лет 9 Мая приглашают на празднование то в Москву, то в Новосибирск. А в качестве пожелания могу сказать только одно, что было и есть в сердце: «Любите Родину, как мы ее любили!..»
Анна БАРАБАШ