ВЫБОР РОССИИ

Нереставрируемое достояние прошлого
Первая — религиозное возрождение: вытекающий из веховско-толстовской программы проект «религиозно-общественного» (Мережковский) спасения России. Неперспективность платформы обусловлена игнорированием: а) поликонфессиональности страны, исключающей религиозную вражду, вероисповедные войны; б) отстаивания православием (количественно наиболее представительной религией) мирской, а не трудовой аскезы (с сильными традициями внеэкономической — нестяжательской мотивации); в) сильных влияний светской культуры; г) отсутствия былых хозяйственных носителей «религиозного духа» в лице толстовских и старообрядческих общин и коммун, раскассированных (в качестве живого укора волюнтарно сбиваемым антипроизводительным колхозам и совхозам) в самом начале коллективизации; д) невозможности оформления в сколь-нибудь значимых масштабах таухидной, с опорой на мусульманство, экономики (таухид — в исламе единобожие, которое понимается как единство Бога, человека и природы. — Прим. ред.).
Вторая — почвенничество: акцент самобытной державно-хозяйственной организации, оставляющей втуне определенность институционально-воспроизводственных механизмов жизнеобеспечения, которые, кстати, и не выказали в веках своей предпочтительности (подробнее об этом: Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская цивилизация: содержание, границы, возможности. М., 2000).
Третья — западничество: далеко идущая культивация институтов либерально-рыночной демократии. Издержки проекта: а) социальная цена инноваций (перед лицом депопуляции, резкого снижения качества жизни, развала исконно действенных, отработанных систем образования, здравоохранения, социального обеспечения); б) близорукая ставка на «челноков» как субъектов-носителей производительно нового. Во-первых, «челноки» не генераторы, а трансляторы ценностей; во-вторых, они не удовлетворяют потребностей населения 1/8 планетарной суши; в-третьих, они не содействуют национальному производительному подъему.
Четвертая — коммунизм: реанимация социалистического пути. Наше принципиальное возражение платформе — не уточняется как содержание, так и форма реставрации бывшего в социалистическом прошлом, что не избавляет от кошмара времен минувших. Как мы теперь знаем, нельзя социальную бедность превращать в социальное богатство; путем накопления зла нельзя создавать общество справедливости; посредством развязывания революционной или плановой стихии нельзя строить организацию.
Пятая — «оседлание» криминала: ставка на теневую политическую и хозяйственную инфраструктуру. Расцветшие пышным пустоцветом в высоко дезорганизованной российской жизни преступные элементы, мафиозные группы олицетворяют откровенно тривиальную в производительном отношении перераспределительную систему. Ни «паханы», ни «шестерки» не имеют навыков продуктивно-созидательного труда, чувства гражданской ответственности за делаемое.
«Жизнь надо или прожить, или в книгу вложить»,— говорит Пиранделло. Судьбу России можно связывать с претворением доктринально удостоверяемых идеалов. Это опробованный национальной историей просвещенческий метод ментора. Как таковой, по-нашему, он должен стать нереставрируемым достоянием прошлого.

Не идеал, а интерес

Обустройство России не может в очередной раз стать жертвой просвещенческих раритетов. Последнее предопределяет предпосылочный поворот: от идеала к интересу, от схематичной доктрины к полнокровной жизни.

Цель обновляемой России — Россия: держава, народ, ответственное гражданское лицо; остальное — средство, хотя бы и влекущее к себе, как Экклезиаст, Евангелие.
На стезе земной полножизненности уместно выказать холодный нигилизм просвещенческой бумажной философии. По этой причине предпосылочный поворот ориентирует на ряд смежных поворотов.

Выбор России, следовательно, состоит в череде ценностных поворотов.

Триединый ценностный поворот позволяет:

«Мощное орудие Провидения»

Пришел Петр, обложил налогами. Возник Сталин, провел раскулачивание. Появился Хрущев, произвел изъятие приусадебных земель. Дал Брежнев шесть соток, обусловил владельчество. Так во всем. Преображения не для человека, а за счет человека. Всякий шаг обставляется. Не опосредованно, а непосредственно. Не в большей социальности, а в малой.
Случай — «мощное, мгновенное орудие Провидения», — высказывает Пушкин. Череда случаев, т.е. вмешательство самого Провидения, не позволяет России обрести себя. Не позволяет потому, что подрывает «просточеловека», к которому время от времени захаживает невесть кто, невесть по какому праву и изымает то семенной фонд, то птицу, то скотину, то землю, то его самого... Бесконечные беспардонные вмешательства в малый мир лишают лицо и богатства, и собственности, и достатка — безусловно. Но и, много важнее, — самоорганизованности, продуктивности, инициативности. В качестве печального резюме — неспособность 1/6 или 1/8 планетарной суши накормить себя, производственная апатия, иждивенчество, низкая адаптивность. При наличии колоссального потенциала — невиданных сил — не абсурдно ли прозябать? Абсурдно. Однако состояние абсурда вынужденно: пока человека не раскрепостить в буднично-обыденном, малом миру, никакими потугами его жизнь не наладить.

Открытие «личности на почве значения массы»
Апология обыденности, таким образом, индуцирует крайне важные и, без сомнения, всеобщие применительно к российским реалиям модернизационные смыслы.
Предпосылка налаживания жизни в России — фронтальная реабилитация повседневно-обыденного, «просточеловеческого» мира (где человек максимально самоорганизован, рационален — не в просвещенческом доктринальном смысле, а в смысле причастности к житейскому «обывательскому» здравомыслию), органично запускающего механизмы инициативы на базе устроительной энергии масс (ср. столыпинские реформы, НЭП).
Устроительные проекты поднимают статус малой социальности (значимость лица, живущего обозримыми, естественными — не в просвещенческом смысле — «медленными» трудами), она святая святых человечности, все трагедии от ее деформации.
Восстанавливается в правах «мещанство»; пора ясно представить себе полное значение слов: мещане не те, кто по духовной своей бедности отметают абсолютные ценности, злобствуют против благородной культуры, гениев и творцов, религии, философии, эстетики (см.: Бердяев Н.А. Революция и культура // Полярная звезда. 1905. №2. С. 152); ничего подобного мещане в отличие от деятелей контркультуры делать себе не позволяют; мещане — это люди, внимание которых поглощено несколько иным — не дальними (абстрактными относительно рутинного жизнетока), а ближними ценностями, центрирующими временное вопреки вечному; здесь — конкретные заботы по благоустройству, устроению быта, обихожению царства мира сего, поддержанию домочадцев. Ничего порочного, предосудительного в стремлении к крепкой жизни нет. На мещанах — продуктивных, крепких хозяевах — издревле стоял мир.
Поражаются в правах разрушители продуктивно-личностного швондеры-шариковы; данная пара — зависимые друг от друга близнецы-братья, выступают не в качестве самодостаточных индивидов; они — зловеще типическое явление, опасное для перспектив налаживания российского мира; с социально-исторической арены Отечества их надлежит выдворить.
Говоря односложно, пафос сказанного — в открытии значения «личности на почве значения массы» (Короленко). Открытие это, надо думать, позволит России сделать верный выбор.

Виктор ИЛЬИН, доктор философских наук, профессор