НА ГЛАВНУЮ
Архив:

НАША ВЛАСТЬ: ДЕЛА  И  ЛИЦА №5 (41) 2004

среда политического управления
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

ФАНТОМ «НОРМАЛЬНОЙ»ЭКОНОМИКИ

В среде экономических обозревателей как у нас, так и на Западе, стало общепризнанным, что Россия переживает самый глубокий и самый длительный в истории индустриальных стран кризис. Кризис это общий, и экономика — лишь одна из страдающих сфер нашей жизни. Но о ней больше всего говорят и, похоже, больше всего печется наша власть.

Сейчас достаточно хорошо известна предыстория этого кризиса, построены наглядные временные ряды всех важнейших показателей, начиная с 1970 г. Видно, что в 1990—1992 гг. произошел именно срыв хозяйственной системы, ее внезапный паралич — как будто человека огрели сзади дубиной по голове, и он упал. По данным организации ООН по промышленному развитию ЮНИДО, сходная по форме кривая обобщенного показателя состояния промышленности наблюдается в 90-е годы только у трех стран — Югославии, Ирака и РФ (точнее, республик бывшего СССР). Кстати, к ситуации этих трех стран и слово «кризис» не применяется, это именно моментальное разрушение экономики.

С Югославией и Ираком все ясно, а в РФ заводы и мосты вроде бы не бомбили. Тут сама власть, уже во времена Горбачева, как неумелый врач, кольнула куда-то не туда в организме нашей экономики, надрезала в нем какую-то становую жилу. Мы исходим из презумпции невиновности и не будем предполагать злого или корыстного умысла. Значит, предпосылки к конкретным ошибкам надо искать в сфере сознания нашей властной элиты.

Власть подчинилась гипнозу идеологических заклинаний, среди которых важное место занимал призыв перейти к «нормальной» экономике. Все наше народное хозяйство было без всяких дебатов признано ненормальным. В обиход тогда вошло дикое, сумасшедшее выражение — «реформа посредством слома».

Никто даже не спросил, а каковы критерии «нормального»? Туманно говорилось, что это, мол, рынок, конкуренция… И вот прошло 13 лет, но до сих пор все признают, что в России «нормальной» экономики нет, хотя причины приводят разные. Одни ссылаются на наследие советской системы, другие — на ошибки реформаторов, третьи — на фатальное решение князя Владимира о принятии православия от Византии. Модный в свое время экономист В.А. Найшуль даже пишет в «Огоньке» статью под красноречивым названием «Ни в одной православной стране нет нормальной экономики».

Если вдуматься, то это просто нелепое утверждение. Православные страны есть, существуют иные по полторы тысячи лет — почему же их экономику нельзя считать нормальной? Разве не странно, что российские экономисты вдруг стали считать нормальной экономику Запада — небольшой по населению части человечества? При этом все знают, что западный тип хозяйства, взятый за «норму», не только не может быть распространен на все человечество, но даже не может сколь угодно долго существовать на Западе. Это — выводы конференции «Рио-де-Жанейро—92», которых никто не оспаривает.

Генеральный секретарь той Конференции Морис Стронг подчеркнул: «Западная модель развития более не подходит ни для кого. Единственная возможность решения глобальных проблем сегодняшнего дня — это устойчивое развитие».

Нобелевский лауреат Я. Тинберген говорит о западном типе хозяйства как образце для всего мира в следующих терминах: «Такой мир невозможен и не нужен. Верить в то, что он возможен — иллюзия, пытаться воплотить его — безумие. Осознавать это — значит признавать необходимость изменения моделей потребления и развития в богатом мире». Если США, где проживает 5% населения Земли, потребляют 40% минеральных ресурсов, то любому овладевшему арифметикой человеку должно быть очевидно, что хозяйство США никак не может служить нормой для человечества.

Тогда почему же рыночную экономику называют нормальной? Принять как нормальное то, что не может быть нормой для всех людей и даже для 1/7 человечества, — это тяжелое нарушение логики. Если власть впадает в такое состояние, то кризис просто неизбежен. А ведь мы это состояние наблюдаем постоянно. Вот, в программной статье В.В. Путина «Россия», опубликованной 31 декабря 1999 г., сделаны два главных утверждения:

— «Мы вышли на магистральный путь, которым идет все человечество... Альтернативы ему нет».

— «Каждая страна, в том числе и Россия, должна искать свой путь обновления».

Обе эти мысли взаимно исключают друг друга! К тому же первое утверждение неверно фактически — «третий мир», то есть 80% человечества, в принципе не может повторить путь Запада. Страны «третьего мира» живут в особом экономическом укладе («периферийном капитализме») и служат лишь придатком западной экономики, не обладая своим целостным народным хозяйством. Ни на какой «магистральный путь» они не вышли и в рамках нынешнего мироустройства не выйдут.

Но что означает переход к «нормальной» экономике для России — каковы реально были наши перспективы на этом пути? Ведь, аплодируя экономистам, обещавшим такой переход, должна же была власть представить себе это изменение в жестких, абсолютных понятиях. Надо же было вслушаться в объяснения идеологов реформы. Академик Н.П. Шмелев  в важной статье 1995 г. трактует наши экономические перспективы так: «Наиболее важная экономическая проблема России — необходимость избавления от значительной части промышленного потенциала, которая, как оказалось, либо вообще не нужна стране, либо нежизнеспособна в нормальных, то есть конкурентных, условиях. Большинство экспертов сходятся во мнении, что речь идет о необходимости закрытия или радикальной модернизации от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей... Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5% трудоспособного населения (2—3% в традиционной промышленности и 1—1,5% в сельском хозяйстве) — значит, это и наша перспектива».

Давайте внимательно вчитаемся в каждое из этих утверждений. Во-первых, критерием «нормальности» экономики академик считает не удовлетворение потребностей населения и страны, а наличие конкуренции. Это — поразительная вещь, ибо даже основоположники концепции рыночной экономики признавали, что существуют два примерно равноценных принципа устройства хозяйства — на основе конкуренции и на основе кооперации. Философ Гоббс пишет: «Хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними». Он отдавал предпочтение конкуренции, но исходил из внеэкономических критериев, из представления о человеке как эгоисте и хищнике.

На что же готов пойти Н.П. Шмелев ради «конкурентности»? На ликвидацию до 2/3 всей промышленности! Ну можно ли считать это разумным утверждением? Можно ли после этого оправдываться, как Черномырдин, что, мол, «хотели как лучше»? Между тем к 1995 г. стало очевидно уже и из практического опыта, что ни о какой «радикальной модернизации» промышленности и речи не было — шла именно ликвидация «от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей». Даже напротив, в первую очередь ликвидировались самые современные производства.

И ведь это дикое в своей иррациональности стремление уничтожить отечественную промышленность распространено в нашей элите довольно широко. В своей принципиальной книге В.А. Найшуль пишет: «Чтобы перейти к использованию современной технологии, необходимо не ускорить этот дефектный научно-технический прогресс, а произвести почти полное замещение технологии по образцам стран Запада и Юго-Восточной Азии. Это возможно достичь только переходом к открытой экономике, в которой основная масса технологий образует короткие цепочки, замкнутые на внешний рынок. Первым шагом в этом направлении может стать привлечение иностранного капитала для создания инфраструктуры для зарубежного предпринимательства, а затем — сборочных производств, работающих на иностранных комплектующих». Но ведь это и означает уничтожить отечественную промышленность, а потом построить новую — небольшую и «замкнутую на внешний рынок». Иными словами, переместить Россию в зону периферийного капитализма.

Это политическая задача. Никакого экономического смысла в уничтожении отечественных промышленных предприятий быть не может — даже если они в данный момент неконкурентоспособны. Создать их стоило стране огромных усилий, и раскрыть в момент кризиса страну для убийства ее промышленности конкурентами — «глупость или измена». Д.И. Менделеев в конце ХIХ века предупреждал о необходимости защитить народы России «против экономического порабощения их теми, которые уже успели развиться в промышленном отношении». Почему же в конце ХХ века наша власть послушала не Менделеева, а Шмелева?

Да хоть бы японцев послушали, если Менделеева забыли! Как раз когда в Москве начиналась приватизация, в журнале «Форчун» (США) был опубликован большой обзор по японской промышленной политике. Там сказано: «Японцы никогда не бросили бы нечто столь драгоценное, как их промышленная база, на произвол грубых рыночных сил. Чиновники и законодатели защищают промышленность, как наседка цыплят».

Наконец, вдумаемся в последний тезис Н.П. Шмелева: «Если через 20 лет в наиболее развитой части мира в материальном производстве будет занято не более 5% — значит, это и наша перспектива».

Что за странная фантазия — устроиться большой стране почти без материального производства? Есть утопия «золотого миллиарда», превращения почти всего населения Земли в разновидность его рабов, но нельзя же принимать ее всерьез. Да и почему через 20 лет наше место будет не в загоне для рабов, а именно в «золотом миллиарде»? Ведь Н.П. Шмелев призывает к деиндустриализации России, с какой же стати она войдет в «наиболее развитую часть мира»? Где она возьмет авианосцы, чтобы заставить бразильцев и малайцев осуществлять для нее «материальное производство»?

Нормальная экономика — это когда народ сыт, а страна независима. Как она устроена — зависит от природных и культурных условий. А когда власть смотрит в рот «чикагским мальчикам», случается кризис.

Сергей КАРА-МУРЗА